Хейвуд Браун - Пятьдесят первый дракон

Долларовая миниатюра изображала сатира, играющего на дудочке, с греческого стиля храмом в отдалении и тремя фавнами, танцующими на траве. При виде этой картины просто слышалась музыка.

Я ничуть не преувеличиваю. Должен признаться, я был удивлен, что тропическая страна поместила изображение сатира на своей марке, поскольку я полагал, что это монополия греков. Но когда я перевел взгляд на трехдолларовую марку, все вылетело у меня из головы.

Возможно, я даже не смогу передать словами впечатление, произведенное этой маркой на меня, а позже на Гарри Норриса.

В центре ее была девушка. Кажется, я уже об этом говорил. Туземная девушка на фоне тропических цветов, лет, я бы сказал, шестнадцати, только-только расцветающая женской красотой, с потаенной улыбкой, которой ей как-то удавалось передать ощущение одновременно и детской невинности, и унаследованной женской мудрости.

Я понятно говорю? Не очень? Ладно, это не имеет значения… Надо только добавить, что на голове она, как это умеют делать туземцы, держала большое плоское блюдо с горой всевозможных фруктов. Это блюдо и цветы у ног были ее единственными украшениями: Я долго не мог оторвать от нее взгляд, прежде чем перейти к последней марке серии — с номиналом в пять долларов. Эта марка по сравнению с остальными выглядела не столь впечатляюще — на ней изображалась просто карта с несколькими маленькими островами, разбросанными по водному простору, обозначенному аккуратными буквами: «Море Эльдорадо». Я решил, что эти острова и есть Федеральные Штаты Эльдорадо, а маленькая точка на самом крупном, отмеченная словом «Нирвана», — столица государства.

Потом у меня возникла идея. Племянник Гарри собирал марки, и я решил шутки ради наклеить на конверт одну из этих эльдорадских подделок — если они действительно подделки — рядом с обычной маркой и посмотреть, пройдет ли марка через почтовое ведомство. Если пройдет, подумал я, в коллекции племянника Гарри появится редкая иностранная марка с американским гашением.

Конечно, глупая идея, но время было позднее, и то, что я нашел марки, меня немного развеселило. Я облизал десятицентовую эльдорадскую марку, прилепил ее в углу конверта и пошел искать обычные марки, чтобы наклеить рядом.

Поиски увели меня в спальню, где я наконец обнаружил нужные марки в бумажнике, оставленном в пиджаке.

А письмо, уходя, я положил на виду на своем столе.

Но, когда я вернулся в библиотеку, письма на месте не оказалось.

Надо ли говорить, как меня это удивило? Ему просто негде было потеряться. Никто не мог его взять. Окно оставалось открытым, но оно выходило на улицу на высоте двадцать первого этажа, и влезть туда тоже никто не мог. Ветра, который мог бы сдуть письмо на пол, также не было. Я проверил. Я осмотрел все вокруг, удивляясь чем дальше, тем больше.

Но тут, когда я уже почти сдался, зазвонил телефон. Звонил Гарри Норрис из Бостона. Голос его, когда он произносил слова приветствия, звучал несколько натянуто. И вскоре я узнал почему.

Тремя минутами раньше, когда он как раз собирался лечь спать, письмо, которое я уже счел пропавшим, влетело к нему в окно, зависло на мгновение в воздухе под его взглядом и упало на пол.

На следующий день около полудня Гарри Норрис прибыл в Нью-Йорк. Объяснив по телефону про эльдорадскую марку, я пообещал ему не трогать остальные, только убрать их в надежное место.

Очевидно, в том, что произошло, повинна была марка. Каким-то образом она перенесла письмо из моей библиотеки к ногам Норриса примерно за три минуты со средней скоростью около пяти тысяч миль в час. Подобное, конечно, поражает воображение. Разумеется, и я не остался равнодушен.

Гарри прибыл к ленчу, и за едой я рассказал ему все, что знал, — примерно то же, что уже сообщил вам. Он с разочарованием отнесся к скудости моей информации, но я не мог добавить ничего к тому, что мне было известно, хотя и эти факты говорили сами за себя.

Вкратце все выглядело так: я наклеил марку Эльдорадо на письмо к Гарри, и письмо доставило само себя без какого бы то ни было промежуточного процесса.

— Не совсем так, — заметил Гарри. — Посмотри. Я привез письмо с собой.

Он протянул мне конверт, и я тут же увидел, в чем дело. Какой-то промежуточный процесс был, потому что марка оказалась погашенной. Рядом стоял четкий бледно-фиолетовый штемпель. На круглом, как у нас, штемпеле значилось: «Федеральные Штаты Эльдорадо», а в центре круга, где обычно ставится дата гашения, стояло просто «четверг».