Борис Пшеничный - Коридоры сознания

У нас на радиокомплексе переполох — потеряна связь с экспедицией.

Собственно, этого следовало ожидать. Долин предупреждал: когда корабль войдет в зону Р-облака, начнутся фокусы. Но тузы из Космоцентра знать ничего не хотели. Подавай им связь и немедленно.

Старик безвылазно корпел в своем кабинете. Думаю, он и дома перестал бывать. Когда бы ни понадобился — у себя. Хоть днем, хоть ночью. Спал ли он вообще?

Я заходил к нему запросто, по делу и без дела, и он воспринимал это как должное, даже не морщился. Как бы ни был занят, кивал на стул, садись, мол, и продолжал работать. Стол его — сплошной пульт с десятком экранов, и все они светились, мельтешили, пищали. В глазах рябило, голова кругом, а ему хоть бы что, управлялся. Время от времени он предлагал мне взглянуть на тот или иной экран. Я усердно пялился, будто понимал, иногда многозначительно хмыкал. Да он и не спрашивал моего мнения. Знал: меня интересовало лишь одно — как там у Федора.

От полковника Севцова никаких вестей. Корабль молчал.

Нас с Долиным тревожило не само молчание, а как он молчал. Связь прервалась в одночасье, вдруг. Еще не было серьезных помех, еще можно было как-то пробиться. Во всяком случае, видно было бы, что пробиваются, хотят пробиться — Земля догадалась бы по осколкам радиограмм. Но передатчики корабля бездействовали, словно их намеренно отключили и не желали включать. Скорей всего, Федор того и добивался, чтобы его правильно поняли: молчу, мол, потому, что так надо, так задумано, и Р-облако тут ни при чем, не путайте хрен с огурцом.

А мы и не путали. И вовсе не из служебного только рвения Долин дневал и ночевал на радиокомплексе. Тем более я не из собачьей привязанности к шефу поминутно бегал к нему в кабинет. Мы уже чувствовали. Ждали развязки. Со дня на день. В любой час.

Дважды мне снился один и тот же сон. Будто мы с Долиным пробираемся глухой ночью сквозь непроглядную чащобу и выходим к лесной сторожке. Вокруг сосны стеной, кроны сомкнулись, звезд не видать, и сторожка, оказывается, никакая не сторожка — двухэтажная хоромина с высоким крыльцом. Из окон свет бьет, да такой яркий, словно внутри вместо лампочек софиты наяривают. Долин сует мне в руки какую-то коробку, перевязанную шелковой тесьмой, сверху бантик. «Отнеси, — говорит, — подарочек». Я вроде бы понятия не имею, что в коробке, но что с ней делать — знаю. Прокрался на крыльцо, сунул под дверь и бегом назад. Сейчас кто-нибудь выйдет из дома, увидит, возьмет и только потянет за тесемочку — бабах, поминай как звали... Сидим мы вдвоем в засаде, не дышим, ждем, когда откроется дверь. Уже скоро, вот сейчас... И тут у меня нервишки не выдерживали, просыпался. Каждый раз казалось, что на крыльцо выходит Федор.

Как мне в те дни спалось, я шефу не докладывал. Он бы замучил расспросами. Почему-то мои душевные конвульсии его занимали больше, чем цифирь на экранах дисплеев. Прямо-таки шпионил за мной. Чуть задумаюсь — он: о чем? Психану или просто дернусь — с чего бы? Ляпну невпопад — ну-ка, ну-ка повторите! И все допытывался, нет ли каких видений или знаков. Может, померещилось что, голос был? Я не скрывал, говорил, если было что сказать. Но о лесной сторожке — про тот сон — долго умалчивал. Лишь на третий или четвертый день проговорился.

Захожу после смены к шефу и, чтобы не мешать, устраиваюсь у дальнего окна, чуть ли не в углу кабинета. Там журнальный столик и пара низких кресел. Можно развалиться и дремать, что я и намеревался делать.

Старик подсел ко мне, открыл лежащую на столике коробку конфет, угощает. Сам он не сладкоежка, но всегда держал у себя что-нибудь сладкое — на случай гостей, к чаю, кофе. Вчера были лимонные корочки в сахаре. Сегодня вот набор шоколадных конфет. Я только глянул на коробку и вспомнил ту — из моего сна, с тесемочкой. Старик подсовывает, настаивает. А я от себя. Не нужно мне от тебя ничего, знаю я твои подарочки.

— Вы, — спрашиваю, — давно их покупали, эти конфеты?

— А что, думаете, несвежие?

— Не в этом дело. Коробка знакомая, где-то видел похожую.

— Очень может быть. Во всех магазинах продаются. Эта — из нашего буфета. Да вы не бойтесь, не отравитесь. Я уже ел, жив пока.

— Вспомнил: во сне видел. Точно такая. Только сверху — бантик.

— Был бантик, — сказал старик и подозрительно посмотрел на меня: не разыгрываю ли я его? Все же спросил: — А что за сон можно узнать?

Вот тогда я и рассказал. Со всеми подробностями. Кое-что даже утрировал. Особенно расписал, как он давил на меня. Я, мол, не хотел, ноги стали ватными, не слушались, но он в спину толкал: иди, подложи под дверь. К тому же обманул: это — де подарочек... Словом, я так все представил, что виноватым выглядел он один. Меня же даже заподозрить не в чем, я только слепо повиновался.