Борис Пшеничный - Коридоры сознания

Не знаю, куда нас занесло. На тех островах, само собой, я даже во снах не бывал. Сумбурно представлялось что-то по книгам, фильмам, еще — открытки, картинки. Сусально яркое, манящее, сплошная экзотика. Но Ольга, пока летели, жарким шепотом убедила: вполне достаточно — открытки, картинки — все годится, лишь бы вспомнилось, нарисовалось. «В конце концов, — подсказала, — дорисуй, выдумай. Пусть это будут твои Гавайи».

И весь наш полет длился ровно столько, сколько понадобилось мне, чтобы приземлиться на пропитанный солнцем белый песок, вдохнуть пьянящий запах моря, услышать ласковый шелест прибрежных волн. И, конечно же — пальмы. Я увидел роскошное ожерелье из подступающих к пляжу пальм.

— А теперь делай со мной, что хочешь. — Ольга потянула меня на согретый полуденным солнцем песок.

О любви я знал несколько больше, чем о Гавайях. Так что не нужно было что-то додумывать и фантазировать. К тому же мне все разрешалось. «Что хочешь, милый». Но — странно — я вдруг почувствовал: мне ничего этого и не надо — ни знать, ни подстегивать фантазию. Я уже не принадлежал себе. От Ольги шла огромная, всепоглощающая волна желания, и я, утопая в ней, хотел лишь одного — стать частью этой волны. Нырнуть и раствориться.

Нашелся я у себя дома. Лежу в гнусном одиночестве. Голышом. Не припомню, когда разоблачился. Да и как очутился в квартире — тоже вопрос. В голове кавардак, тело разбито. Его высочество членство сникло и устало ноет. Меня словно пропустили через соковыжималку. Лишь остаточное ощущение недавнего блаженства. Какие-то крохи.

А было ли оно, блаженство?! Полная неопределенность. Неопознанное бытие. И никаких доказательств. Душевная сумятица — не аргумент. Мало ли что котелок трещит, и его высочество утомилось. Могло просто присниться. В это даже проще поверить. Иногда такие сны посещают, что с кровати в душ бежишь... На всякий случай осматриваю себя: не пристало ли что к телу — песок, соринки, когда нежился на пляже. Пожалел, что не прихватил оттуда какую-нибудь ракушку или пук морской флоры. В качестве вещдоков. Нет вещдоков.

Чего проще — узнать у Ольги. Я так и сделал, позвонил. Долго не подходила к телефону.

— Разбудил?

— Спала.

— Отец дома?

— А что? Позвать?

— Не надо... Ты ничего не хочешь мне сказать?

Насторожилась. Пока не догадывается, чего я от нее добиваюсь во втором часу ночи. Наводящий вопрос:

— Тебя что-то беспокоит?

— Да нет. Просто подумал: прошел день, а ты не доложилась, где была, что делала.

Молчит. Уже сообразила: другое меня интересует. Тогда в лоб:

— Парк, «чертово колесо», Гавайи... Это — было?

Даже не стала притворяться, что не понимает о чем я.

Тихо засмеялась в трубку:

— Какая тебе разница — было, не было? Ты доволен? Тебе хорошо, да? Вот и спи. Спокойной ночи. — Отключила телефон.

Так было или не было?

Что там Гамлет! Мне бы его вопросик. Метнул монету — орел, решка — и все дела. А тут не то что ответить — спросить не знаешь как. Наяву или... Или что? Вопрос ускользает, никак не ухватишь. Если не явь (отбросим сразу), то что тогда? Сны? Видения? Но я же не полный шиз, как-нибудь отличил бы. Во сне сколько в королях ни ходи, утром на троне сидеть не будешь. И после травки или иглы, в каких бы облаках ни парил, жар-птицей не разживешься. Нам же с Ольгой после полетов уже ничего друг от друга не надо было — все получили ТАМ. Улетали голодными, возвращались сытыми. Какие же это сны, какие видения? Ну а что все-таки? «Какая тебе разница?» Она, пожалуй, права: лучше не думать, не доискиваться.

Мы продолжали летать. Все чаще. Потом — ежедневно. Я забросил все — книги, бильярд, забыл, в каком углу телек стоит. Все обрыдло. Жил от и до. От встречи до встречи. С утра, едва проснувшись, уже прикидывал, где и как. Лишь тем и грелся — скорей бы дорваться до Ольги. А встретившись, мы буквально упивались друг другом, шалели. И что только ни вытворял. Ведь все можно, все доступно, никаких тормозов. Беспредел. Беспредел любви.

Однако я не обольщался — так длиться вечно не может. Даже у беспредела есть начало и есть конец. Иногда, трезвея, подумывал с дрожью в коленках: надолго ли нас хватит? Коваленок, с мужской солидарностью поглядывая на меня, уже засек: «Ты, брат, того... почернел весь. Не переусердствуй, надорвешься». Почернел — не страшно. Как-нибудь отдышусь, отойду. Ольге, так той совсем ничего не делалось. Даже похорошела. День ото дня я находил ее все соблазнительней. Должно бы любовный шабаш ведьмам лишь на пользу.