Ллойд Биггл - «Если», 2002 № 02

Джун нахмурилась.

— Так значит…

— Ты и я можем исчезнуть в один момент, — ухмыльнулся Стеф. — Дьева сейчас предположительно в двадцать первом веке и пытается предотвратить Время Бедствий. Желаю ей удачи. Вот только как она это устроит?

— А мы здесь…

— А мы здесь отдыхаем: спасибо процентам с премии Яна. Воодушевленный моим успехом в обнаружении «Крукса», Яма решил, что я способен скрутить Дьеву. Он предложил мне сто тысяч, если я отправлюсь следом за ней. Я рассмеялся ему в лицо.

— И кто получит это задание?

— Какой-нибудь громила из Земли Центральной. У них там военная дисциплина, и сказать «нет» парень не посмеет.

— А что будет с ней?

— В двадцать первом веке? Вероятно, погибнет под наземным транспортом. Или заразится неизлечимой болезнью. Или потеряется в толпе.

Позже они с Джун сидели в ресторане над водой, где подавались икра, утка по-пекински и прочие деликатесы. Было людно. Голубые облака кифа поднимались из открытых курильниц, колыхались над головами клиентов, приводя всех в безмятежное состояние.

Джун, обладавшая могучим аппетитом, как раз приступила к десерту, когда над холодным простором озера Бай разнеслись берущие за душу звуки синтезатора, точно цветочная пыльца. Над водой в открытом плавнолете проплыл оркестр, и певец сладким до трогательности голосом исполнил популярный хит «Росистый мир» с простенькой темой: ешь, пей и веселись, ибо завтра ты умрешь. Публика была в восторге — в плавнолет посыпался град серебряных, а то и золотых ханов. Если монета падала в озеро, какой-нибудь музыкант лягушкой прыгал за ней в воду, а потом товарищи выуживали его.

Прекрасное завершение вечера! Когда Стеф и Джун вышли из ресторана, воздух дышал прохладой весны и был напоен ароматом цветущих лимонных рощ. Джун обвила шею рукой Стефа, будто шарфом, и запела все ту же песню. Он нагнулся к ней, крепко обнял. В такие минуты он почти завидовал людям, у которых хватало глупости влюбиться.

— Мне нравится эта песня, — сказала она. — Так приятно грустить. Грусть сочетается с радостью, как чернослив с уткой.

Разве такие мысли не означали, что она, в конечном счете, не просто шлюха, а нечто большее? Стеф обнял ее еще крепче, вдыхая инопланетный аромат вместе со знобким благоуханием лимонных рощ.

Они провели ночь любви и на следующее утро расположились на веранде, попивая свой обычный зеленый чай. В этот день им предстояло возвратиться в город, и Джун выглядела рассеянной.

— Не терпится вернуться, чтобы приступить к работе? — улыбнулся Стеф.

— Стеф, я должна тебе кое-что сказать.

— Ну и?

— Мой сенатор хочет поселить меня в домике в Каракоруме. Он ревнив — и значит, у нас с тобой все будет кончено.

Наступило молчание. Стеф прокашлялся, отпил чаю.

— A-а! Значит, поездка была прощальной?

— Не обязательно.

— То есть?

Джун ответила, опустив глаза:

— Я бы предпочла жить с тобой. Вступать в брак нам не обязательно.

— Да, — машинально кивнул Стеф.

Джун села, не спуская с него глаз.

— Я ждала, что ты так скажешь. Я никогда не надоедала тебе историей моей жизни. Думала, тебе будет скучно или ты рассердишься. Но разреши, я расскажу тебе совсем коротко. Моей семье требовались деньги, и родители продали меня в Квартал, когда мне было девять. Хозяин сдал меня в аренду одному из своих клиентов. В ту ночь, когда он меня изнасиловал, я чуть не истекла кровью. К тому времени когда мне исполнилось двенадцать, я уже была зарегистрированной шлюхой, членом гильдии. Мне понадобилось еще три года, чтобы заплатить долги. В Квартале дерут с тебя за все: отопление, воду, полотенца, медсканирование, чуть ли не за воздух, которым ты дышишь. Но я была красива, хорошо зарабатывала и к шестнадцати годам освободилась от всех долгов. Теперь мне почти восемнадцать и никакого терпения у меня не осталось.

Я слышу, как люди говорят, что полетят к звездам, — продолжала она, — а я нигде дальше Уланора не бывала. Я едва умею читать и писать, и если бы Селена немножко не научила меня арифметике, чтобы они не могли меня обманывать, я два и два не сумела бы сложить. Я ничего не знаю и живу от ночи к ночи: встаю в шестнадцать часов, ложусь в восемь. Я десятки раз болела — сидой шесть раз, — и последний раз мне потребовался месяц, чтобы выздороветь. Домовый врач говорит, что моя иммунная система расшатана. Я должна покончить с этой жизнью, Стеф. Я хочу жить с тобой, но если это тебе не нужно, я уеду с сенатором. У него необычные вкусы, и три жены, и он старик, но зато богат, добр, и этого достаточно.