Олег Овчинников - Семь грехов радуги

Это был, пожалуй, первый случай, когда я поступил как нормальный человек, а не как полный… фаталист.

В самом деле, с тех пор как я научился держать вилку в правой руке, а нож — в левой — или наоборот? а, несущественно! — я как-то совершенно упустил из виду, в какие же в таком случае руки следует брать инициативу. То есть и мне, конечно, приходилось иной раз идти на конфликт интересов, спорить с кем-то и даже настаивать на своем… в какой-нибудь мелочи. В тех же случаях, когда речь шла о чем-нибудь действительно жизненном и важном, я предпочитал ждать у моря погоды, жить как живется, плыть по течению… Одним словом, вел себя так, точно собирался всю «жизнь прожить в режиме ожиданья».

Копирайт вообще-то мой, но, правда же, чем-то напоминает Пастернака?

Я и сейчас в некотором смысле занимался все тем же — плыл по течению, но теперь это доставляло мне удовольствие. Удачно приводнившееся космическое тело, мягко покачиваясь, плыло вниз по Москва-реке. Что-то там наверняка ярко светило в небе, кто-то щебетал в кустах или парил под облаками, что-то цвело и зеленело по берегам, но ничего этого я не слышал и не видел. Только тепло ее тела сквозь ткань платья. Такого тонкого и открытого, оставляющего множество участков кожи незащищенными от нечаянных соприкаса… прикоснове… и косноязычных мыслей, что должно быть, это все-таки было начало лета или даже его середина.

Хотя нет, определенно самое начало: супербизон ведь по-прежнему был рядом с нами, зловещий и неуклюжий.

Он, освобожденный от ноши, порылся у себя в ногах и извлек из большой спортивной сумки с надписью «Олимпийские резервы», которую я про себя для краткости называл ОРЗ, огромный и многослойный утешительный бутерброд. И я не смог удержаться, чтобы напоследок не пнуть в бок раненого бизона.

— Что, Женя пристрастился к тартинкам? Евгений взглянул на меня исподлобья и промолчал, поскольку его рот был занят бутербродом, но во взгляде бизоньих глаз я прочел: «Кто из нас бизон — очевидно, а вот кто раненый… и на какой орган — это мы еще разберемся…»

И вдруг прямо в ухо — тихий Маришкин шепот, снисходительно-ироничный:

— Ну, слава Богу! Я уж боялась, ты никогда не соберешься.

И мне понадобится не один месяц, а может, и год на то, чтобы научиться не обращать внимания на ее интонации: равнодушные, снисходительные, а порой и визгливо-истерические. Пусть они обманывают кого-нибудь другого, я-то доподлинно знаю, какая она на самом деле, моя Маришка.

А в тот момент я лишь вдохнул головокружительный запах ее волос и прошептал, шалея от собственной наглости:

— Хочешь… пойдем сегодня встречать рассвет?

— Думаю, сперва было бы некисло проводить закат, — в тон мне ответила Маришка и недвусмысленно покосилась на бизона.

Бизон боднул меня взглядом, ничего, как говорится, не предвещающим. Хорошего — так наверняка.

«Как же я стану теперь от него избавляться? — подумал я и ощутил в груди неприятный внутренний холодок. — Или, скорее, он от меня?»

Однако будущее распорядилось иначе.

Я обязательно спрошу Маришку о нем, но не сейчас, а гораздо позже, когда нас уже надежно свяжет друг с другом предрассветное восшествие на трамплин и множество других не менее приятных воспоминаний.

— Зачем? — спрошу я. — Зачем был нужен этот гигант?

— Во-первых, он забавный, — без обиняков ответит Маришка. — Кроме того, должен же ты был встречать трудности на пути к заветной цели и мужественно их преодолевать.

— А если бы я не дошел? — задам я провокационный вопрос и испытующе окунусь в зелень ее глаз. — Если бы испугался или потерял надежду — и отказался от борьбы?

— Тогда… Наверное, тогда бы Евгений сейчас спрашивал: «Зачем был нужен этот карлик?» — произнесет Маришка, подражая интонациям супербизона.

И трижды хлопнет своими восхитительными ресницами.

Я тоже моргаю, чтобы сфокусировать взгляд, и на минуту возвращаюсь из прошлого сентиментальных воспоминаний в настоящее.

За время моего отсутствия мало что изменилось, разве что дорога под колесами маршрутки стала ощутимо лучше, а за окнами вместо типовых новостроек унылой расцветки маячило теперь ярко-зеленое ограждение кольцевой автодороги.

Маришка сидит рядом, плотно вжавшись в мой левый бок и, по-видимому, дремлет.

Сидящая напротив девушка пошевелилась. Взгляд ее по-прежнему прикован к книжным страницам, но переменилось положение ног, и теперь в разрезе черного пальто я вижу левую ногу, от колена и ниже, скрестившуюся с правой, зацепившуюся за нее мыском туфельки. И я, хоть отдаю себе отчет, что пялиться на посторонние женские ноги еще неприличнее, чем на прическу или лицо, не в силах наступить на хвост собственной мысли.