Олег Овчинников - Семь грехов радуги

Кстати, вот еще вопрос: краснеют ли после смерти самоубийцы?

— А это… — сказал я, чтоб только отвлечься от тяжких раздумий, и ткнул пальцем в сумку, лежащую на коленях у писателя, такую же раздувшуюся и неестественно угловатую, как во время нашей первой встречи.

— О! — сказал тот. — Забыл выложить. В издательство-то я вчера так и не попал.

— О чем, кстати, книга?

Игнат посмотрел на меня оценивающе. Я изобразил на лице, в соответствии с Маришкиной терминологией, «живой, непостельный интерес».

— Ты выбрал удачное время и место для вопроса Мой роман о Москве. О мегаполисе с большой буквы «М». Мавзолей, Макдоналдс, метро… — Писатель перечислял, подчеркнуто выделяя первую «м» в начале каждого слова, отчего казалось, что он немного заикается. — В некотором смысле это гимн московскому метрополитену.

— То есть книга, специально предназначенная для чтения в метро? — Я покрутил головой и резюмировал с умным видом. — Здесь много читающей публики. Думаю, твой роман найдет своего читателя.

— Да читателя-то он уже нашел. Даже двух. — Писатель не очень ровно усмехнулся, по-видимому вспомнив о чем-то забавном. — Теперь бы к ним еще парочку читательниц…

Я не успел придумать, что бы такого ответить, ничего лучше многозначительного «мда…» не шло на ум, но тут хорошо поставленный мужской голос произнес отчетливо: «Станция „Военный бульвар“ — и я сам не заметил, как оказался на ногах. Рядом со вздохом поднимался писатель.

— Давай, давай! — подбодрил я. — Мы уже на финишной кривой.

Как только половинки вагонной двери разъехались на полметра, мы выскочили на платформу. Причем писателя я вытолкал первым.

Зрелище ковыляющего вверх по эскалатору Игната укрепило меня в мысли о необходимости ежеутренних пробежек в парке, благо есть один неподалеку от дома. Пора, пора начинать следить за своей спортивной формой. Не с завтрашнего дня, конечно, а чуть позже, после того как разберемся с наследием доброго самаритянина. Скажем, со следующей недели. Но заняться этим нужно обязательно…

Игнат, тяжело дыша, облокотился локтем на ползущую ленту поручня, вынудив меня остановиться и закончить мысль: «Пока еще не стало слишком поздно!»

В беге по склону холма, особенно верх, есть свои преимущества. Когда быстро бежишь в гору, ни единой лишней мысли не проскакивает между полушариями, кроме «Как бы сберечь дыхание?» и «Где у этого цирка вход?».

Ведь, по существу, циклопическое сооружение спорткомплекса «Игровой» представляет собой скорее цирк, нежели амфитеатр, выстроенный в греко-римских традициях. Поди разбери, где здесь скена, а где кавея? Откуда взялась крыша? И где, в конце концов, гладиаторы?

Ну, до гладиаторских боев московская публика, положим, еще не доросла, зато, по слухам, именно в «Игровом» этим летом пройдет первая в России коррида.

Бедные книжники! Сколько же продукции потопчут малограмотные быки…

Кстати, любопытно, должен ли покраснеть тореадор, убивший быка? И не по этой ли причине несчастные животные, говорят, заочно недолюбливают красный цвет? Ну вот, а говорил, ни единой лишней мысли! Сворачиваем налево, откуда прерывистым потоком спешат люди с сумками, авоськами и картонными коробками на колесиках, пригибаясь под тяжестью знаний. Все — навстречу, и никого по пути.

— Погоди, надо же билеты… — пыхтит писатель и делает шаг в сторону кассового киоска.

Из-за закрывающего четверть окошка листка с надписью «5 рублей» не видно кассира. Другая надпись приглашает: «Говорите громче!»

— Опомнись! — говорю, как просили, громко и за руку увлекаю Игната с неверного пути. — Какие билеты? До закрытия меньше пятнадцати минут!

Контролеров на входе, как и следовало ожидать, уже нет, значит, входя на территорию книжной ярмарки без билета, мы никого не обманываем. Нет человека — некого ввести в заблуждение. Тем более нелепо считать несчастный сэкономленный червонец у кого-то там украденным. Мы ведь здесь по делу, а не за книжками приехали.

Логично? По-моему, да.

И все же перед самым входом я на мгновение задерживаю дыхание и пропускаю писателя вперед. Как через невидимую линию, вдоль которой пробежала черная кошка.

Нормально! Игнат, по собственному выражению, «переступил сию черту» — и ничего: ни взмыл, ни погиб, даже в лице не переменился. И это хорошо, иначе пришлось бы нам побегать, разыскивая по всему рынку контролеров. А потом еще падать им в ноги и с выражением искреннего раскаяния на жутких, как у безымянного чудовища Франкенштейна, рожах слезно умолять принять у нас злополучные десять рублей.