Филип Дик - Мастер всея Галактики

— Я просто не могу, — сказал я.

— Тогда забери меня туда, где ты остановился.

— И этого я тоже не могу сделать — там Линкольн.

— Льюис, — сказала она, — мне просто хочется уснуть: ложись и прикрой нас чем — нибудь. Они нас не станут беспокоить. Не бойся их. Мне жаль, что у Линкольна один из приступов: не вини меня в этом, Льюис: они были у него так или иначе, а я спасла ЕМУ жизнь. Это мое дитя… разве не так?

— Полагаю, что ты можешь так считать, — ответил я.

— Я призвала ЕГО к жизни. Я ЕГО породила. Я очень этим горжусь. И когда я увидела эту мерзопакостную штуку, которую они называли Бутом… у меня было единственное желание — убить его на месте. Стоило мне его увидеть, и я сразу же поняла, для чего он был сделан. Можно, я буду твоей мамой тоже? Хотелось бы мне призвать тебя к жизни, как Линкольна: хотелось бы мне призывать к жизни всевозможных людей… всех. Я даю жизнь, а этой ночью я взяла ее — и это прекрасно, если ты сможешь вынести это. Это отнимает массу сил — взять чью — нибудь жизнь, не думаешь, Льюис?

— Да, — сказал я, снова усаживаясь на кровать рядом с ней. Она протянула руку в темноте и отбросила волосы с моих глаз:

— Ты в моей власти: я могу дать тебе жизнь или отнять ее. Это тебя пугает? Ты знаешь, что это правда.

— Сейчас это меня не пугает, — ответил я. — Когда — то, когда я это осознал, напугало.

— Меня это не пугало никогда, — сказала Прис. — Если бы я боялась, я утратила бы свою силу: разве не так, Льюис? А я должна сохранить ее: кто — то должен ею обладать.

Я ничего не ответил. Дым сигареты окутывал меня волнами, делая больным, заставляя бояться своих отца и брата, которые оба нарочно наблюдали за мной.

— Человеку надо лелеять какие — то иллюзии, — сказал мой отец, со страшной скоростью выпуская клубы дыма, — но это смешно.

Честер кивнул головой.

— Прис, — громко сказал я.

— Послушай — ка, послушай, — возбужденно сказал мой отец, — он зовет ее, он с ней разговаривает!

— Убирайтесь отсюда, — сказал я отцу с Честером, замахав на них руками, однако ничего хорошего из этого не вышло: ни один из них даже не шелохнулся.

— Ты должен понять, Льюис, — сказал отец. — Я тебе сочувствую. Я вижу то, чего не видит мистер Берроуз — благородство твоих исканий.

Сквозь тьму и бормотание их голосов снова различил Прис: она скатала свою одежду в шар и теперь сидела на краю кровати, сжимая его в руках.

— Разве это важно, — спросила она, — что кто — то думает о нас? Мне лично наплевать: я не позволю словам стать до такой степени реальными. Все во внешнем мире злы на нас — Сэм, и Мори, и все остальные. Линкольн не послал бы тебя сюда, если бы это была неправда… разве ты этого не знаешь?

— Прис, — сказал я. — Я знаю, все уладится. У нас будет счастливое будущее.

Она улыбнулась этому: я увидел во тьме блеск ее зубов. Это была улыбка огромной скорби и страдания, и мне всего лишь на миг показалось, что то, что я увидел в симулакре Линкольна, брало начало в ней. Она была здесь, такая явная боль, которую испытывала Прис. Возможно, она заронила ее в свое создание нечаянно; возможно, она даже не подозревала об этом.

— Я люблю тебя, — сказал я Прис.

Она поднялась на ноги, — обнаженная, тоненькая и спокойная, обвила мою голову ладонями и притянула к себе.

— Mein Sohn, — сейчас мой отец обращался к Честеру, — ег schaft in dem Freiheit der Libesnacht. Я хочу сказать, что он спит, мой мальчик, в свободе ночи любви, если ты меня понимаешь.

— Что они скажут в Буаз? — раздраженно спросил Честер. — Я имею в виду — как мы можем вернуться домой с ним — ведь он в таком состоянии?

— Ах, — сделал ему выговор папа, — заткнулся бы ты, Честер: ты не понимаешь глубины его души, тебе не понять, что он чувствует. Это состояние, близкое к психозу, это к тому же возвращение к первоисточнику, от которого мы все отвернулись. Лучше вспомни это, Честер, прежде чем презрительно выпячивать свои губы.

— Ты слышишь их? — спросил я у Прис.

Она стояла передо мной, тело ее изогнулось и прильнуло ко мне, Прис засмеялась, мягко и сочувственно, глядя на меня пристально, без выражения. И все же она была уже полностью готова. Перемена и действительность, события ее жизни, само время — все исчезло для нее в этот миг.

Удивительно — она подняла руку и дотронулась до моей щеки, задев меня кончиками пальцев.

У самой двери миссис Нилд ясно сказала:

— Мы уйдем отсюда, мистер Роузен, и оставляем квартиру в вашем распоряжении.

Откуда — то издали раздалось ворчание Берроуза: