Иначе как объяснить то, что я уже потерял счет своим жертвам, а спасти человечество никак не получается?
Когда неудача постигла меня в первый, во второй, в третий раз, я считал, что все дело — в обстоятельствах. Что надо просто найти «правильную» жертву, и тогда чудо произойдет.
Но теперь, когда на моей совести — десятки бесполезно загубленных жизней, можно сделать вывод: дело не в том, что я выбираю не тех, кого надо. И, конечно же, не в том, что я утратил чудесный дар.
Просто я стал другим — не тем, каким был раньше.
А значит, бессмысленно продолжать бойню.
Я уже дал себе зарок: сегодня — или никогда больше.
— Конечно, конечно, — говорит женщина, устремляясь в одну из комнат. — Сейчас посмотрю... Валокордин вам подойдет?
Она так и не узнала меня. Немудрено: во-первых, прошло столько лет с тех пор, как мы с ней виделись в последний раз, а во-вторых, визажисты и медики Профилактики ежедневно меняют мой облик так, что я сам не могу узнать себя в зеркале.
— Подойдет, — говорю я, проходя вслед за ней и на ходу доставая пистолет. — Спасибо за заботу, Люда.
Она на мгновение замирает.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
— Ты не узнаешь меня? — говорю я, пряча пистолет за спиной.
Она резко поворачивается ко мне, и в глазах ее мелькает узнавание.
— Альмакор? — говорит она. — Откуда ты здесь взялся? Зачем?..
— Я так давно тебя ищу, — искренне признаюсь я. — И я все еще люблю тебя так же сильно, как когда-то. А ты? Ты ждала меня?
Вранье. На самом деле ее образ успел давным-давно выветриться из моей души. Единственное, чего я хочу добиться с помощью этой лжи, — чтобы она всколыхнула во мне хотя бы намек на прежние чувства.
Но лицо ее внезапно застывает, как маска. И она отводит глаза в сторону, вместо того чтобы кинуться мне на грудь.
— Да, — еле слышно говорит она. — Ждала. Но это было так давно, Алик... Ты прости, но прошлое уже не вернуть.
Я понимающе киваю.
Потом достаю из-за спины руку с пистолетом, одновременно взводя курок.
Я уже знаю, что из моей попытки хоть как-то пробить корку, запекшуюся на моей душе, опять ничего не выйдет.
Она не пугается. Она смотрит на меня, чуть склонив голову к плечу, и в глазах ее разрастается жалость.
— Бедный ты мой, — с душераздирающим сочувствием говорит она. — Так, значит, это про тебя сообщают по телевидению... Прости меня, это из-за меня ты стал таким.
— При чем здесь ты? — хрипло говорю я, и ствол впервые за последнее время дрожит в моей руке.
— Психиатры утверждают, что серийными убийцами становятся только те, кому не хватило в детстве любви. Ты рос без родителей, и любить тебя могла только я. Но я не сумела этого сделать. Прости, Алик.
Черт, зря она говорит мне это. Потому что вместо жалости к ней я испытываю только горечь и обиду.
— Молчи! — приказываю я. — Не надо ничего больше говорить, понятно?
Она поспешно кивает, а потом просит:
— Обещай только, что когда ты выстрелишь, то сразу уйдешь отсюда и больше никого в моем доме не тронешь. Обещаешь?
— Нет, — качаю головой я. — Мне придется идти до конца, Люда. У меня нет другого выхода.
Она делает движение, явно собираясь встать передо мной на колени.
Но я опережаю ее, и пуля разносит ее голову на множество отвратительных кровавых осколков.
Пистолет оборудован надежным глушителем, и за стеной должно быть не слышно выстрела. Ребенок по-прежнему заливисто смеется, и все так же ласково говорит что-то голос пожилой женщины. Той самой, которая когда-то кормила меня, когда я приходил к ним в гости.
Опускаю руку с пистолетом, не отрывая взгляда от распростертого на полу тела.
Несколько раз проборматываю ту заветную формулу, которую разработали специально для меня эксперты Профилактики.
Смотрю в окно, словно пытаясь понять по солнечному свету, изменилось ли что-нибудь в раскаленных недрах взбесившегося светила.
Потом достаю из кармана сотовый и звоню Гаршину.
* * *
Сегодня Альке не везло. Он старался нырнуть как можно глубже, но ни одной приличной рыбины так и не встретил. Опять мама поднимет меня на смех, подумал он, выныривая в очередной раз и отплевываясь от соленой воды, попавшей в загубник маски.
Проклятое солнце, с каждым днем печет все сильнее и сильнее! Наверное, из-за него вся рыба ушла с нагревшегося до температуры горячего чая мелководья в прохладные морские глубины.
Ничего не поделаешь, придется возвращаться домой с пустыми руками. Тем более что есть хочется так, что живот сводит судорогой. Утром-то времени и желания хватило только на стакан «пустого», как говорит мама, чая, а сейчас уже, судя по тому, что солнце торчит почти в середине белесого, словно выцветшего неба, часов двенадцать, не меньше.
Читать дальше