Галина Панизовская - Моя Галатея

Таня зашевелила губами. Слова доходили, будто сквозь стену. Потом паутинки волос защекотали мне лицо.

Все закружилось. Шеф, ребята, машины стали вдруг такими маленькими!

Мне показалось, что я Одиссей, нашедший свою Итаку. На минутку. Потом я вспомнил все, что должен был вспомнить.

- Эта моя Галатея, - сказал я отойдя, - она была мыслящая, понимаешь? Ты пойми, она была мыслящая! И никто никогда не мог бы запрограммировать ей объяснение. Она сама...

Надо было, чтоб она это узнала. И чтоб поняла. Я знаю, что должен это своей Галатее.

Я мог бы рассказать понятнее.

"Знаешь, - сказал бы я ем. - Она была втрескавшись, эта моя машина. Здорово втрескавшись в одну рыжую фею".

Но так говорить было нельзя. И это я тоже должен был своей Галатее.

- Ты хочешь сказать, что она... что машина?

- Да. И еще. Помнишь ту аварию? Так вот, аварии не было. Это было самоубийство.

Ого, как взвились ее ресницы!

- Она убила себя. Комплекс гения, понимаешь? Гению трудно выжить...

- Что??

"Хватит, - остановил я себя. - Не надо".

Потому что я не хотел вспоминать, я просто не мог вспоминать.

И вообще, черт знает что: быть рядом с женщиной и говорить о машинах!

Но эта женщина была Таня. Та самая Таня.

На полу стояли туфельки. Одна впереди другой. И они толкались каблучками. Я представил себе, как она спускает с дивана ноги и как ее ноги ищут их в полутьме.

А потом вдруг увидел, как тащат на свалку машин обгорелую станину Галатеи. И она как будто упирается своими длинными стойками, все еще стройными, как эти ноги.

- Это, конечно, неофициальная версия, - пояснил я Тане. - Да, неофициальная.

- Подпишите протокол, - сказал мне тогда председатель комиссии по расследованию аварии.

"Машина марки Г-1 по прозвищу Галатея сгорела в результате короткого замыкания в цепи коммутации", - прочел а.

И подписал.

- Может быть, вы что-то добавите? - спросили меня.

- Нет.

- Предположения? Догадки?

- Нет.

Какие тут догадки! Сначала сотни глаз совета, которые смотрят сквозь тебя. Которые так не видят тебя, что ты уже и сам не веришь, что ты действительно есть. Что ты есть, что мыслишь, что ты - Галатея, а не арифмометр... Потом машинный зал и общество счетчиков, тупых и довольных счетчиков, непримиримых в своей ограниченности... А главное - табличные интегралы. Сто лет назад обсосанные, до отвращения знакомые табличные интегралы. Мир, замененный табличными интегралами. Табличные интегралы сегодня, завтра, в субботу...

- Что она с собой сделала?

- Подключилась к высокому напряжению.

- А это не могло все же быть случайно?

- Исключается.

Если б я мог считать это случайностью! Я собрал бы ее из обломков. И вся жизнь пошла бы тогда иначе...

Таня сидела отвернувшись.

"Пусть бы только молчала. Пусть бы только молчала", - думал я.

- Изумительно, - сказала она очень странным тоном. - Ты должен быть очень счастлив.

Она ревела. И слезы текли у нее по носу. Если бы можно было к ней подойти! Потому что теперь это действительно была Таня. Та Таня. Она сидела подогнув ногу так, как я всегда знал, что она будет здесь сидеть. Потом поднесла пальцы к виску. А я стоял и смотрел, как она это делает. Я всегда знал, что буду так на нее смотреть. Если бы можно было сесть с ней рядом.

За окном спали дома.

- Я ухожу часа на два, - сказал я уже от двери. - А ты реши, Таня... Если решишь не ждать, ключ можно оставить в замке.

Сзади не было ни шороха.

Через два часа эта тишина, может быть, будет пустой. Но Таня должна решить сама...

Я шел, наступая в лужи и в снег.

"Все будет, как быть должно, даже если будет не так", - это была одна из Аликиных поговорок. А я мог еще вспомнить их все, потому что два часа только начинались.

И тут я вдруг понял, что спешу. Спешу на кладбище машин. Искать мою Галатею.