Галина Панизовская - Выход из одиночества

В общем-то, это, наверное, была болезнь: ей было не по себе, когда на нее смотрели. А в этой зоркой женской толчее она - новенькая провинциалочка - тем более чувствовала себя небезопасно... Вот уже месяц Ани работала младшим преподавателем в пригородной школе недалеко от Этериу.

Трамвай тащился по узким каменным коридорам, потом по пустырям, где небоскребы торчали вперемешку с сараями. Тут переполненный вагон пустел, и Ани уже почти одна вырывалась в поля... Впрочем, по понедельникам пассажиров и вообще было мало: соседствующий со школой завод начинал в этот день на час позже.

Трамвай опаздывал на десять минут. Ани села одна в самом конце. Поля тянулись желтые, мокрые. Капли дождя свисали с проводов. Вдруг стекла задребезжали, передняя скамья ударила ее в грудь.

- Выходи, приехали, - зло буркнул на весь вагон усиленный магнитофоном голос.

Конечно, можно было дойти. Может быть, успеть даже к началу урока. То есть к началу надо было успеть непременно. Во всем Этериу (каждый знал это), боролись за точность, а она не взяла даже справки от водителя. Наверное, справку следовало взять: "Авария на трамвайной линии, не переводятся стрелки..." Но уж тогда опоздала бы обязательно. То есть, конечно, убить ее не убьют. Просто кто-то из учителей громко скажет: "Анину Дапапос к директору".

И все обернутся... При одной мысли об этом Анн вздрогнула. Ей всегда было мучительно неприятно, когда громко произносили ее фамилию. Почему-то в этом чудилась обида, обида и насмешка; она понимала, что это глупо. Директор был, кажется, приличный человек, но все равно: оправдания, объяснения... И все смотрят тебе вслед.

Она бежала, перепрыгивая через лужи. Потом остановила себя: надо было не бежать, а идти, но зато идти ритмично. Важно войти в ритм ходьбы, тогда не устанешь даже на каблуках. Оставалось еще километра два или чуть больше.

Каблуки мягко ударялись в мокрые листья. Они лежали по краям асфальта яркими полосками. Дома, в Ирпаше, Ани собирала их с первоклашкамн, составляла букеты. А второклассники делали человечков из желудей - целые бытовые сценки... Здесь школа была общеобразовательная, не художественная, даже не с художественным уклоном, ей удалось найти работу только в обычной школе - просто преподавать рисование.

Ани вздохнула: в конце концов это тоже не так уж плохо дети любят рисовать. Важнее казалось скрыть это от Жиля. Была у него такая склонность - к трагедии. А тогда уж человеку не объяснишь ничего... В общем, это был тот случай, когда Ани предпочитала врать. Она придумала роскошный вариант: художественный колледж, чуть ли не академия. Но это оказалось не нужно - Жиль ни о чем не спросил... В Ирпаше лицо Жиля всегда было повернуто к ней, она так его и помнила: обращенное к ней лицо. Здесь, в Этериу, он все время был как бы в профиль...

Хорошо, что она торопилась: при быстрой ходьбэ мысли сталкивались, перемешивались... В глубине души Ани всегда сомневалась, умеет ли она вообще думать. Иногда со смехом она в этом даже признавалась: "Думать художников не учат только смотреть". Смотреть она могла и на ходу. Дождь перестал. Но хотя уже рассвело, фонари вдоль асфальта продолжали гореть тусклым, белесым светом. Длинная уходящая вдаль петля блеклых огней... Ее всегда привлекала именно эта тема: огни не в темной ночи, а в белых, уже светлых сумерках... Вот, вот оно: молочное небо просвечивает, белый туман сияет. В Этериу она не писала еще ни разу, но теперь багаж наконец прибыл, мольберт можно будет установить за плитой у окна...

Ани снова почти бежала. Бежала вприпрыжку. Светящаяся молочно-белая дымка - Ани представляла ее на полотне: картина, состоящая из неба на три верхние четверти. А с самого бока вырывается вверх фонарь, длинный фонарь, похожий на шею жирафа.

Жираф, счастливый в вышине

Своей прекрасной шеи,

Не видит грязи на земле,

Плывет в воздушной тишине

Весь в ветре, словно реи.

Ани сама не заметила, как запела. Ритм этой детской песенки - это был ее секрет, ее талисман - для удачи. И она почти всегда напевала про себя,

Плывет по лужам, по гнилью, по слякотной дороге И знать не знает про свои невымытые ноги.

- Садитесь. Пожалуйста.

Ани вздрогнула, обернулась. Возле нее бесшумно притормаживала черная машина. Водитель уже открыл дверцу. Дорога была совершенно пустынна, но машина удивительно точно вписывалась в пейзаж, она только подчеркивала бесконечность асфальта, одинокость ярких листьев.

- Спасибо.

Теплое мягкое сиденье. Она только сейчас поняла, что замерзла, несмотря на свой бег. Вернее, не замерзла, а вся как-то пропиталась сыростью. Ноги промокли. Хотелось поджать их под себя, закрыть глаза, откинуться. Но у машины был хозяин. Сейчас он представится, придется отвечать на вопросы.