Борис Немировский - Сказки

— Вы вот что, товарищи… Можно, я лягу?

Все переполошились, а голован успокоил:

— Не беспокойтесь, он всегда так. Это Глеб… э-э… Леонид Ильич… э-э… Андреевич Горбовский.

Старик задумчиво наступил головану на хвост. Тот замолчал, а ракопаук коротко взвыл и пояснил публике:

— Это вой меня, приветствующего всех.

Все успокоились, хотя не понятно, почему.

Горбовского положили под стол, рядом с несчастным доном Руматой, глаза которого лупали с методичностью земснаряда. Горбовский повозился, устраиваясь, и сонно пробормотал:

— Валькенштейн, дайте мне эльфу… То есть, арфу. И еще дайте помереть спокойно. Саёнара, товарищи…

Ракопаук безутешно взвыл. Голован пояснил:

— Это вой ракопаука, ищущего своих создателей.

Кто-то бородатый из угла осведомился:

— А ежели, скажем, шерсть на носу, найдет, то что будет, шерсть на носу?

Голован секунду подумал и, пренебрежительно подняв заднюю лапу, ответил:

— Моему народу это не интересно.

Тут с жутким грохотом и дымом, потеснив голована с ракопауком, из воздуха вывалились двое бородачей. Один стал левитировать, как Зекс, у него по спине бегал маленький зеленый попугайчик, гадил на собравшихся и выпрашивал сахарок и рубидий. Другой держал на поводке рыжего бородатого комара, который урчал и пытался вставить хобот во все, что попадалось ему на глаза. В конце концов он добрался до розетки и запустил хобот в нее.

— Мы эта, — заговорил тот, что с комаром, — писателей ищем. Чаво эта удумали-та? Потребители всякие, значить, дерьмом набитые, да… Кес ке ву фет, значить, а?

Другой заметил сверху:

— А я так вовсе теперь хаммункулус. В меня начальство не верит. Вот в таком аксепте.

Тут забегалло Выбегалло, увидало комара и убегалло обратно. Комар живо всосал поводок и с лаем кинулся вслед. За ним, нецензурно телепатируя, улетел Привалов. Почкин грустно продекламировал:

— Вот по дороге едет «ЗИМ», и им я буду задавим… Поэты… Задавить из жалости.

И тоже исчез. Попугай высунулся из подпространства и прокаркал:

— Боррис, ты не пррав! Арркадий, ты не лев. Веррнее, не тигрр. К психиатрру, к психиатрру!

Затем исчез и он — сперва лапы, потом хвост, потом улыбка. Откуда-то послышалось: «Пятнадцать человек на сундук Погибшего Альпиниста» и все стихло.

За окном на пышной красотке гарцевал мерзостного вида старикашка и время от времени не без удовольствия стегал ее плетью по пластиковым ягодицам. В небе с грохотом промчался «Тахмасиб», из него торчал хвост Варечки, замимикрированный под отражатель. Из маневровой дюзы высунулся Моллар и восторженно завопил:

— Как жизьнь, как дедУшки, хорошёо?!!

Крепкая рука капитана втащила француза обратно, «Тахмасиб» улетел, оставив за собою крик Быкова: «Будет порядок в этой повести?!» — и запах мидий со специями.

Сидевший в углу Изя Кацман хотел пофилософствовать на эту тему, но в дверном проеме появилось типично арийское лицо и произнесло:

— Ну что ж, пойдем, мой еврей. Пойдем, мой славный…

Кацман ушел, на ходу поясняя, чей он еврей. А в комнату вбежал Марек Парасюхин по прозвищу Сючка, выстрелил в воздух из «вальтера», потом из него же полил себе ноги, пустил корни и зацвел, объявив:

— Жиды города… Тут врастаю! Побеги дасьта…

Однако за ним следом притащился Матвей Матвеевич Гершкович (Мордехай Мордехаевич Гершензон) и стал с жаром доказывать цветущему Сючке:

— Вы еще молодой человек, вы не понимаете, что значит хорошо устроиться с авторами! Я тут уже совсем почти договорился с двумя братьями, так они мне устроят свежие яички и другие молочные продукты вдохновения…

Сючка горько возрыдал:

— Да Госсссподиии!!! Ну везде же они, ну вездееее…

Плюнул, с треском выдрал корни и убежал. Привратник подал ему шляпу и подстриг веточки. Плевок попал в лупающие глаза Руматы, тот подпрыгнул и стал рубить мебель. Было в нем что-то от вертолета в тесной комнате. Все повскакивали, а Рыжий Рэд Шухарт с криком: «А вот, счастье для всех, даром!» — швырнул в комнату «зуду» и оторвал всем когти.

Тут-то все и началось.

Но это уже совсем другая история…

Писатель-фантаст В. Головачев проснулся оттого, что кто-то прямо над ухом глухо каркнул. Продрав глаза, он первым делом попытался вспомнить, что же было вчера. Не вышло. Голова Головачева болела. «Хмурое утро» — подумал В., но вспомнил, что это не его, и продолжать не стал. Он повел глазами по комнате и вздрогнул от удивления: на спинке стула сидел Страж и, склонив голову, одним глазом укоризненно поглядывал в сторону писателя. На стуле в уютном гнезде мирно покоилось гигантское яйцо Сверхоборотня. «Ах, орлуша, орлуша, большая ты…» — подумал Головачев, но Страж каркнул и писатель спохватился, что это тоже не его. Тут входная дверь с треском рухнула и из прихожей показался танк-лаборатория «Мастифф». Он коротко взлаял мотором и застыл. Люк откинулся и из танка вылез Диего Вирт.