Джон Уиндэм: Планета в подарок

— Ну да, конечно, у моей матери была младшая сестра, тетя Анни, — задумчиво проговорила миссис Брекли. — Она была не совсем обычной особой.

— Да? А что с ней было не так?

— В 1912 году — или в 1913 — ее посадили в тюрьму за то, что она устроила фейерверк на Пиккадилли.

— Господи Боже мой, зачем?

— Она бросила несколько хлопушек под ноги лошадям и устроила такой переполох, что возникла грандиозная пробка — от Бонд — стрит до Свои и Эдгаре, а затем она забралась на крышу автобуса и принялась вопить: «Женщинам право голоса!» и скандалила до тех пор, пока ее оттуда не сняли. Она получила месяц. А семья чувствовала себя по-настоящему опозоренной.

Вскоре после этого тетя Анни швырнула в окно кирпич, когда проходила по Оксфорд — стрит, и ее посадили уже на два месяца. Она не слишком хорошо себя чувствовала, когда ее выпустили на свободу, поскольку в тюрьме объявила голодовку, так что моей бабушке пришлось вывезти ее на природу. Однако тетя Анни умудрилась вернуться в Лондон и швырнуть бутылочку с чернилами в мистера Бельфура, так что ее снова арестовали — в тот раз она чуть не спалила целое крыло тюрьмы Холлоуэй.

— Предприимчивая женщина, эта твоя тетушка. Но я не совсем понимаю…

— Ну, она не была нормальной. Так что Диана могла унаследовать свои странности по моей материнской линии.

— Нет, я не совсем понимаю, что именно могла Диана унаследовать от своей агрессивной тетушки, и, откровенно говоря, моя дорогая, меня абсолютно не волнует, откуда это взялось. Важно одно — она наша дочь. И я считаю, что у нас получился очень неплохой, хотя и несколько неожиданный, результат.

— Кто же спорит, дорогой. У нас есть все основания гордиться ею. Вот только, Гарольд, всегда ли блестящая жизнь оказывается к тому же самой счастливой?

— Понятия не имею. Ты и я знаем — во всяком случае я знаю — что можно быть счастливым, не обладая выдающимися способностями, а как себя чувствует человек одаренный и что ему требуется, чтобы быть счастливым, — даже не представляю. Однако мне хорошо известно, что это может сделать счастливыми других. Например, меня — и причины тут чисто эгоистические. С тех пор как Диана была еще совсем маленькой девочкой, меня мучила мысль, что я не смогу послать ее учиться в первоклассную школу — о, я знаю, в колледже святого Меррина хорошие учителя, Диана это доказала, но я про другое. Когда твой отец умер, я предполагал, что мы сможем себе позволить дать девочке приличное образование. И отправился к нашим адвокатам. Они ужасно сожалели, что вынуждены ответить мне отказом. Инструкции в завещании сформулированы предельно четко, сказали они. К деньгам нельзя притрагиваться до тех пор, пока Диане не исполнится двадцать пять лет. Более того, под них даже нельзя взять заем на ее образование.

— Ты никогда не говорил мне об этом, Гарольд.

— Я решил сначала все выяснить. Ну а когда оказалось, что деньги нельзя трогать… Знаешь, Мальвина, я считаю, что это самый отвратительный поступок, который твой отец совершил по отношению к нам. То, что он ничего не оставил тебе, — ну, это вполне в его духе. Но завещать нашей дочери сорок тысяч фунтов при условии, что она не сможет ими воспользоваться в первые, самые важные для формирования личности годы, не извлечет из них никакой пользы!.. Так что я очень рад за Диану. Она добилась для себя того, чего не сумел сделать я. И, сама того не зная, утерла старому ублюдку нос.

— Гарольд, дорогой!

— Знаю, милая, знаю. И хотя я стараюсь не думать о твоем так — его — и — так, но когда такое случается… — Гарольд замолчал.

Обвел взглядом маленькую гостиную: совсем неплохо — конечно, мебель следовало бы обновить, но в комнате достаточно уютно. Впрочем, сам маленький домик, стоящий среди множества других в бедном районе… Замкнутая жизнь… Постоянная нехватка денег, повышение жалованье никогда не поспевало за растущими ценами… Множество вещей, о которых Мальвина мечтала, но не могла получить…

— Ты по-прежнему ни о чем не жалеешь?

— Нет, дорогой. Ни о чем.

Он поднял ее на руки и подошел к креслу. Она положила голову ему на плечо.

— Ни о чем, — негромко повторила она. А потом добавила: — Я не стала бы счастливее, если бы получила стипендию.

— Дорогая, все люди разные. Так или иначе, я пришел к выводу, что мы отличаемся от других. Многие ли из живущих на нашей улице могут честно сказать, вот как ты сейчас: «Я ни о чем не жалею»?

— Наверное, такие тоже есть.

— Не думаю, что это распространенное явление. И даже если тебе ужасно хочется, чтобы у других людей все обстояло так же, как у тебя, не в твоих силах что — либо изменить. Более того, Диана не слишком на тебя похожа — да и на меня тоже. Один Бог знает, в кого она пошла. Так что нет никакого смысла переживать из-за того, что она не желает вести себя так, как вела бы себя ты на ее месте — если бы тебе удалось вспомнить, что чувствует девушка в восемнадцать лет… Блестящее будущее, говорят они. Единственное, что нам остается, — наблюдать за воплощением в жизнь этого пророчества, ну и всячески поддерживать Диану, конечно.