- Та самый ящик, что моряк принести сегодня?
- А какой еще ящик, по-твоему? Разумеется, тот самый.
- Чели сказали, этот ящик - плохой. Там что-то мертвый, много-много лет.
Аменофис Фике нахмурился, посмотрел неодобрительно и поплотнев закутался в плащ. Последние лучи солнца остались там, на вершине холма, и сейчас, среди сумеречных теней, лицо его казалось не более живым, чем дерево или камень.
- Ну ладно, - произнес он наконец, - в ящике - прах. И безусловно, уже много-много лет.
Он одарил оробевшего цыгана улыбкой, которая производила примерно такое же впечатление, как если бы обрушилась часть холма и обнажила древний известняк.
- Но не мертвый. Я... я надеюсь. Во всяком случае, не совсем.
Это объяснение не произвело должного впечатления на цыгана, который отнюдь не выглядел успокоенным. Он собрался было открыть рот и произнести очередную почтительную тираду, но Фике повернулся и величаво удалился в сторону реки. Его плащ развевался по ветру, как надкрылья гигантского жука.
Цыган вздохнул и, неуклюже переваливаясь, пошел к шатру - он старательно изображал хромоту, которая, как он надеялся, позволит избежать участия в переноске такого гадкого и страшного ящика.
Фике неторопливо шел вдоль по берегу к шатру доктора Ромени.
Вечер был странно безмолвен - только лошадь вздыхала на ветру. Казалось, цыгане поняли: сегодня вечером должно произойти нечто очень важное - и ходили крадучись, ступая бесшумно, как собаки. Даже ящерицы перестали резвиться в прибрежном тростнике.
Шатер доктора Ромени стоял на отшибе, растянутый на веревках меж деревьями. Во всей этой оснастке он походил на огромный корабль.
Ко множеству распорок крепились канаты. Сооружение было многослойным и беспорядочным. Этот шатер, подумал Фике, напоминает молящуюся монахиню в зимнем облачении, в страхе припавшую к земле близ реки. Ныряя под бесчисленные веревки, Фике пробрался ко входу. Он откинул полог и ступил в шатер, щурясь от яркого света. Мерцающие светильники озаряли роскошное убранство, пестрые восточные ковры, расшитые золотом драпировки.
Доктор Ромени встал из-за стола, и Фике испытал безнадежную зависть. "Почему я? - мысленно вопрошал Фике. - Почему не Романелли?" Он вспомнил встречу в Каире в сентябре прошлого года.
Фике стянул с себя плащ и шляпу и отшвырнул их в угол. Голова Ромени, лысая, как бильярдный шар из слоновой кости, отражала мерцание светильников. Доктор Ромени, нелепо подскакивая на пружинящих подошвах, направился к вошедшему и изобразил дружеское рукопожатие.
- То, что мы... то, что вы намерены предпринять сегодня ночью... Это будет великое свершение, - сказал он приглушенным басом. - Единственное, чего бы я хотел - присутствовать здесь лично.
Фике слегка нетерпеливо пожал плечами.
- Мы оба - слуги. Мой пост в Англии, ваш - в Турции. Я полностью отдаю себе в этом отчет и понимаю, почему вы можете присутствовать здесь не лично, а как "реплика".
- Не говоря уже о... - Ромени заговорил нараспев, пытаясь вызвать эхо в задрапированном мягкими тканями шатре. - Если вы сегодня умрете, можете мне поверить, ваше тело будет набальзамировано и погребено с исполнением всех надлежащих обрядов и пением молитв. - Если меня постигнет неудача, - ответил Фике, - то молиться будет некому.
- Я не сказал "неудача". Может случиться так, что вы добьетесь успеха и откроете врата, но умрете, так и не завершив начатого, - невозмутимо уточнил Ромени. - В таком случае вы должны бы желать исполнения надлежащих обрядов. Очень хорошо, - устало кивнул Фике. - Хорошо, - добавил он.
У входа послышались шаркающие шаги.
- Руа, - раздался взволнованный голос, - куда лучше поставить эти врата? Поспеши. По-моему, духи уже выходят из реки, чтобы посмотреть.
- Очень может быть, - пробормотал доктор Ромени, глядя на то, как Фике дает указания цыганам.
Те торопливо внесли предмет в шатер, опустили его на пол и быстро попятились к выходу, не забывая, однако, о почтительности.
Два очень старых человека стояли и в молчании смотрели на ящик. Молчание длилось. Наконец Фике стряхнул оцепенение и заговорил:
- Я велел цыганам, чтобы в случае моего... отсутствия они почитали вас, как руа.
Ромени кивнул, склонился над ящиком и начал отдирать доски.
Отшвырнув мятую бумагу, он осторожно извлек маленький деревянный ящик, перевязанный бечевкой, и поставил его на стол. Затем отодрал от упаковочного ящика оставшиеся доски и, кряхтя, выудил бумажный сверток, который тоже положил на стол. Сверток был почти квадратным - три фута с каждой стороны, шесть дюймов толщиной. Ромени поднял глаза.
Читать дальше