Илья Варшавский - Электронная совесть (сборник)

– Вы забываете, – возразил я, – что кроме палачей в гестапо были еще и жертвы, стойко сносящие самые ужасные пытки ради верности идее дружбы, долга, словом, во имя всего того, что не имеет ничего общего с вашим подсознательным зверем. А разве на фронте не было героев, закрывавших своим телом амбразуру вражеского дота? Что ж они, по-вашему, тоже руководствовались при этом сексуальными инстинктами и жаждой убийства?

– Мужество отчаяния, – засмеялся он, – страх и отчаяние, доводящие до самоубийства. Вспомните скорпиона, окруженного кольцом пламени. Он сам себе наносит смертельный удар. Самопожертвование никогда не было свойственно человеку, за исключением материнского инстинкта, но также и раненная утка старается отвлечь охотника от гнезда со своими птенцами.

– То, что вы говорите, мерзко и бесчеловечно, – сказал я, поднимаясь на ноги, чтобы закончить этот неприятный разговор. – Нельзя жить на свете с такими мыслями, даже если они идут из области подсознательного, которому вы придаете чрезмерное значение!

Дальше все происходило с молниеносной быстротой.

В клубах пыли, ломая кусты, на лужайку ворвался огромный грузовик. Он мчался прямо на застывшего от ужаса мальчугана лет шести. Я успел только подумать о том, что вероятно лопнула тяга управления. Одним прыжком мой собеседник оказался перед колесами автомобиля. Он успел отбросить мальчика в сторону, перед тем как был сбит с ног.

Со всех сторон к месту происшествия бежали люди…

– Я восхищен вашей смелостью, – сказал я спустя несколько минут, помогая ему добраться до дачи, – еще мгновение и вы оба были бы под колесами.

– Не знаю, – ответил он, вытирая кровь с лица, – откровенно говоря, я действовал совершенно подсознательно.

Ежедневно, с десяти утра Борис Линьков околачивался В комнате секретарши, поджидая прихода рассыльной с почтой. Он придумывал ненужные разговоры по телефону и подолгу рылся в пропыленных папках с перепиской прошлых лет. Секретарша, женщина немолодая и опытная в сердечных делах, млела в присутствии этого красивого геолога, приписывая его регулярные посещения внезапно вспыхнувшей стрости. В перерывах между телефонными звонками и вызовами к начальству она рассказывала Линькову о своей неудавшейся семейной жизни, намекая, что причиной развода была недостаточная мужественность ее избранника. Линьков внимательно ее слушал, иногда вставлял сочувственные замечания, но стоило появиться на столе пачке писем, он, как бы невзначай, начинал перебирать ее дрожащими пальцами и, если среди конвертов с разнообразными служебными штампами обнаруживал маленькую белую повестку, незаметно комкал ее и торопился уйти. Секретарша вздыхала, сетуя на робость нынешних молодых людей, и до конца дня предавалась любовным грезам.

О повестках Линьков никому не говорил, а когда наступало время, изобретал какой-нибудь предлог, чтобы отлучиться с работы.

Хотя Линьков проходил по делу всего лишь как свидетель, он тщательно скрывал ото всех свою тайну, потому что дело это было тягостное и постыдное, постыдное для самого Линькова.

Случилось это осенью, три месяца назад. В тот вечер Линьков оказался в незнакомой компании на студенческой вечеринке.

Пригласила его туда студентка университета Оля, с которой у него начиналось что-то вроде романа. Неожиданно для Линькова вечер прошел очень интересно. Не было нм водки с обязательными салатами и селедкой, ни танцев под магнитофон. Пили сухое вино с жареным миндалем, читали стихи и много разговаривали. И то ли потому, что Линьков был на пять лет старше всех этих желторотых птенцов, то ли потому, что был он красив той особенной мужественной красотой джеклондоновских героев, которая всегда вызывает к человеку симпатию, но вскоре случилось так, что говорил он один, и все слушали его с напряженным вниманием.

Говорил он легко, умно и весело. Рассказывал про экспедицию в Саяны, когда неожиданно перевернулся плот, и утонуло все снаряжение и продовольствие. Как две недели добирались они до ближайшего жилья, питаясь ягодами и прошлогодними орехами, рассказывал о своей встрече на лесной тропе с медведем, о верном псе, который собачьим чутьем вывел их к людям. В этих рассказах чувствовалась ирония очень храброго человека, умеющего самые смелые свои поступки представить в смешном виде, не стыдящегося признаться, что и страшновато иногда бывает, всегда готового переоценивать поведение друзей и скромно говорить о себе.