Валерий Брюсов - Полдень, XIX век

Все они в значительной степени повлияли на сознание современников. Высказанные ими идеи ломали общественные стереотипы, разрывали порочный круг показной, фарисейской морали, уносили мысли читателей в вечность — туда, где прошлое, настоящее и будущее сливаются воедино, где обнажаются тайны мироздания, где слышен тихий шепот абсолютной, конечной правды…

Психологизм, глубина философских обобщений — все то, что делает золотой век русской классики уникальным явлением мировой культуры, — все это, безусловно, черты не только крупной прозы девятнадцатого столетия, но и прозы малого жанра. Уже поэтому фантастические рассказы русских классиков невозможно воспринимать только как развлекательное чтение. Эти произведения даже сложно назвать просто фантастическими, к ним более подходит определение «провидческие».

Поражает прежде всего та пугающая достоверность, с которой будущее, описанное в рассказах отечественных фантастов, стало сегодняшней реальностью. Самолеты, космические и подводные корабли, телевизор, электрическое освещение, электронный микроскоп, газопровод, пулемет и даже бульонные кубики — все эти открытия науки были предсказаны русскими писателями задолго до появления в печати романов Жюля Верна и Герберта Уэллса, западных «родоначальников» научной фантастики. Стали явью значимые события и явления современной истории: Первая и Вторая мировые войны, революция, проблема перенаселения планеты, кризис энергоресурсов, рост экономической мощи и политического влияния Китая, противостояние западной цивилизации и исламского мира.

В развитии русской фантастики девятнадцатого века заметна определенная эволюция. Восторженное отношение к возможностям человеческого разума, слепая вера в научный прогресс уступают место размышлениям о роли человека в техногенном будущем. Царство разума и благоденствия, столь живо обрисованное Владимиром Одоевским в романе «4338 год», перестает казаться лишь утопической мечтой о земном рае. Сквозь туман грядущего проступают пугающие черты иного мира, подчиненного законам логики, в котором прагматизм становится основным поведенческим принципом, а технология заменяет творение Цивилизация будущего, превратившая природу в мастерскую, обретшая власть над пространством и временем, начинает терять человеческие черты. Так, общество «разумных^ людей, описанное в рассказе «Город без имени», доходит в своем стремлении к чистой пользе до отрицания собственной культуры. Однако единство товарно-денежных интересов не может защитить жителей «города без имени» от природных бедствий, голода, болезней. Упразднив науку и религию, они стремительно деградируют и вымирают. Не менее мрачным представляется будущее и Николаю Федорову («Вечер в 2217 году»). Общество всеобщего равенства, основанное на принципе уже не личной, но общей пользы, стремясь превратить героиню рассказа в бездушную машину, лишает ее жизнь смысла и по сути оставляет ей единственный путь к свободе — суицид.

Наиболее ярко образ человека грядущего воплотился в главном герое повести Владимира Соловьева. Долгожданный вождь человечества, богослов и философ, гуманист, устранивший войны и нужду, он провозглашает Эру Благоденствия, воплощает в реальность сокровенные мечты о рае на земле. Именно так Соловьев описывает преддверие конца Времен, царство Антихриста, процветание человечества и угасание человечности. Ибо суть человечности, коренное отличие его от иных существ, заключается не в силе мысли и воли, но прежде всего в сокровенном чувстве человеческого единства, в таинственной безусловной, внепрагматичной любви к ближнему.

Такова конечная истина жизни, открывшаяся и герою «Сна смешного человека» Федора Достоевского. Только переступив порог смерти, блуждая в иных мирах, столь отличных от земного, ему становится ясна природа человека, божественная и дьявольская составляющие души его. Склонный к глубоким философским обобщениям, писатель рисует трагический образ человечества, не только утратившего представление о смысле земного пути, но и само стремление к жизни. Неужели оно должно пережить свою гибель, чтобы научиться отличать временное от вечного, форму от содержания, правду от лжи? Возможно, еще при нашей жизни мы узнаем ответ на этот вопрос…