Дмитрий Байкалов - Фантастика 2002. Выпуск 1

Игорь стоял перед ней, протягивая руку. Она послушно ухватилась за эту руку и выбралась на помост. Внизу, в смутной зеле, ни травы, расплывались блики — должно быть, осколки. Дощатые ступени прогибались под ногами.

И тень появится, думала она, сосредоточенно всматриваясь под ноги. Еще год жизни. Триста шестьдесят пять суток, в сутках по двадцать четыре часа, в часе шестьдесят минут, в минуте шестьдесят секунд… Секунда — один вдох. Как странно не дышать.

Рука Игоря легла на ее плечо. Она терпела. У них так принято, этот год мне предстоит прожить среди них… Трава. Я снова увижу тени в траве и искры в изломах осколков. Я смогу дышать… есть… Я буду делать что угодно, хоть прислугой наймусь, я куплю билет до Ливадии… или и Ливадия теперь называется иначе?.. Она замерла и напряглась, вспоминая, — безрезультатно. Эти ниоткуда всплывающие в памяти обрывки сведений слишком случайны. Я понимаю, что такое анализ ДНК, я знаю, чем кончил человек, который меня убил, но вопросов, на которые мне не ответить, куда больше.

Игорь подхватил ее под локоть. Разберусь, пообещала она себе, шагая. Да хоть без билета влезу в поезд… это же не принесет никому убытков…

Она зажмурилась. Дорожки, посыпанные песком вперемешку с обломками ракушек, голубое море, сливающееся с голубым небом, в волнах прибоя синеватые с фиолетовой оторочкой купола медуз… Мне так долго было холодно. Так холодно. Так долго.

— Ты что дрожишь? — спросил он, сжимая ее плечи. — Замерзла?

Она кивнула, затылком чувствуя его дыхание. Да, я замерзла, я так замерзла и так устала… У меня больше нет сил. И я слепну — а ведь утром могла читать надписи на указателях… Мой единственный день подходит к концу. Мой единственный шанс.

Кровь. Кровавые пузыри на Ольгиных губах. И дикий визг Нюты, и как она металась, заслоняясь подушкой… И столпившиеся в дверях фигуры с револьверами, палящие через плечи друг друга — кашляя, щурясь… И тусклая лампочка сквозь дым… Они тоже не хотели такого. Они хотели, чтобы все было быстро — на каждого по одному выстрелу. Они не были злыми. Леньку Седнева они пожалели. Они просто считали, что так нужно. И мне тоже нужно. Я хочу жить. За всех. За папа и мама, за брата и сестер, за Евгения Николаевича и Нюту… Мы тоже не были ни в чем виноваты. Папа и мама… хорошо. Мы, дети, не были виноваты ни в чем. А Евгений Николаевич, Харитонов, Трупп и Нюта — тем более. И Настенька Гендрикова, и Нагорный с Седневым, и Валя… их ведь тоже убили, да?

…Больше года все равно не получится. Не дано. Ни за что. Никак. Год для одного человека — за все годы, непрожитые одиннадцатью. Много, видимо, было лет… Только нужна еще одна смерть. Много крови. На могилу.

— Игорь, — проговорила она, глядя в землю. — Давай — (это «давай» стоило ей отдельного усилия — несмотря ни на что, было мучительно неудобно обращаться на «ты» к чужому, едва знакомому человеку) — сходим в Петропавловскую крепость. Я хотела бы… — И замолчала, не зная, что сказать. «Посмотреть?» Она же сказала ему, что живет в Санкт-Петербурге. Никогда не смотрела?

Она так и не взглянула ему в лицо. И всю дорогу смотрела только под ноги. На песке, на плитах, на асфальте, должно быть, все-таки двигались тени — легкие, едва различимые. От всего и от всех, кроме нее.

…Вытертые ступени собора. Волоча ноги, она поднималась, держась за его руку. Не гнуть спину… Ни один человек не поведет на экскурсию женщину, которой дурно. Она отчаянно старалась держаться прямо — сама понимая, что вместо этого лишь нелепо вытягивает шею. Почему женщины перестали носить корсеты?

Петропавловская крепость. Стены цвета красной охры под яркой голубизной неба. Булыжник площади. И мама идет, взбивая ногами кружевной подол, а рядом Лили, Лили Ден… Или это было не здесь?.. «Лили, как вы носите эту юбку?» И веселое лицо меняется, делается растерянным. «Видите ли, мадам… это модно…» И мама: «А ну-ка, докажите мне, что эта юбка удобна! Бегите, Лили, бегите!» Ах, эти узкие юбки — если верить Лили, многие дамы связывали себе ноги, чтобы ненароком не шагнуть слишком широко и не разорвать подол… А у этих можно сшить платье, которое будет обтягивать тебя, как чулок. И бегать в нем будет легче, чем в самом широком пеньюаре…

Она все-таки ударилась скулой о стену — твердую, шершавую и неожиданно холодную, крашенную под мрамор — зеленоватую с белыми разводами…

— Таня?..

Он подхватил ее свободной рукой — в другой все еще держал оторванные половинки билетов. В гробницу ее предков продают билеты, как в балаган…