Роберт Хайнлайн - Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 24

Он умолк и немного подумал.

— Я тебе признаюсь, Джо, что у меня тоже привязанность к демократии. Но это похоже на желание дождаться Санта-Клауса, в которого ты верил ребенком. Сто пятьдесят лет или около того демократия, или что-то в этом духе, могла свободно процветать. Результаты такого правления получились такие, каких можно было достичь без неприятностей, путем голосования простых людей, одураченных и невежественных, — а они такими и были, и есть. Но теперь, когда стоит вопрос о выживании вида, политические решения зависят от реального знания таких вещей как атомная физика, планетная экология, теория генетики и даже системная механика. Они к этому не готовы, Джо. При самых лучших намерениях и с большим желанием учиться — меньше чем один из тысячи способен не заснуть над страницей молекулярной физики; они не в состоянии изучить то, что должны знать.

Гилеад не соглашался:

— Так мы должны обучить их. Они всем сердцем этого хотят: объясни им реальное положение вещей — и они дойдут до правильных ответов.

— Нет, Джо. Мы это пробовали: не получается. Как ты говоришь, большинство из них не так уж плохи, наподобие того, как собака может быть благородной и доброй. Но встречаются и дурные — миссис Кейтли с компанией и ей подобные. Здравый смысл — бессилен против вздора и непрекращающейся лжи грубых и эгоистичных людей. Маленький человек не обладает способностью верно судить, а претенциозная ложь подается все в более привлекательной упаковке. Нет возможности растолковать дальтонику, что такое цвет, — и точно так же не можем мы человека с несовершенными мозгами научить отличать ложь от правды.

Нет, Джо. Пропасть между нами и ими узка, но очень глубока. Мы не можем ее заполнить.

— Я бы хотел, — сказал Гилеад, — чтобы ты не записывал меня в эти свои «Новые Люди», — мне больше по душе быть на другой стороне.

— Ты сам решишь, на какой ты стороне, как это уже сделал каждый из нас.

Гилеад настоял на перемене темы разговора. Обычно он не склонен был к душевному волнению, но этот разговор расстроил его. Он понимал аргументы Болдуина и соглашался, что они справедливы, но душа его восставала против них. Перед ним обнажилась острейшая из всех трагедий: абсолютное противостояние двух в равной мере благородных и имеющих законное право на существование точек зрения.

— И что же вы тут делаете — кроме того, что воруете пленки?

— М-м-м… Много чего. — Болдуин с облегчением расслабился и опять стал выглядеть преуспевающим бизнесменом. — Толчок туда, пинок сюда — так и удается удержать горшок с кашей в равновесии, а в свободное время мы регулируем давление всевозможными окольными способами. Да еще отыскиваем подходящий материал и притаскиваем его в свое лоно, когда это удается — мы же за тобой десять лет наблюдали.

— Да-а?

— Ага. Это только первоначальное мероприятие. Изучая общественные события, мы исключаем всех, кроме одной десятой от одного процента: вот за этим тысячным индивидуумом мы наблюдаем. А кроме того, мы занимаемся общественной агрономией. — Он усмехнулся.

— Закончи же свою остроту.

— Мы пропалываем людей.

— Извини, я сегодня несколько туп.

— Джо, разве ты никогда не испытывал неудержимого желания искоренить какое-то зло, вырезать вонючее гнилое мясо, которое заражает всех, кто с ним соприкасается, и все же — наделено законным правом на существование? Мы с ними обращаемся как с раковыми опухолями: мы их удаляем из тела общества. Мы ведем учет «Подлежащих Смерти»; когда человек становится полным моральным банкротом, мы закрываем его жизненный счет при первой же возможности.

Гилеад улыбнулся:

— Если бы вы могли быть уверены, что всегда правы — было бы прекрасно.

— А мы всегда уверены, хотя наши методы конечно не оправдал бы обезьяний суд. Возьмем миссис Кейтли — у тебя на ее счет есть какие-то сомнения?

— Нет.

— Почему же ты не хочешь ее приговорить? Не затрудняй себя ответом. Или, например, через две недели состоится грандиозное шаманское сборище возобновленного, ставшего лучше-и-крупнее-чем-раньше куклукс-клана на горной вершине по дороге к штату Каролина. Когда веселье достигнет апогея, когда они будут выкрикивать свои непристойности, накачивая друг друга и пробуждая один в другом разрушительный дух, по Божьей воле свершится акт, который уничтожит всю эту шайку. Весьма печально.

— А я не могу в этом участвовать?

— Ты еще даже не ученик. — Болдуин продолжил: