Роберт Хайнлайн: Кукловоды. Дорога доблести

Джоан была все такой же хорошенькой, наградила меня смачным поцелуем, ознаменовавшим радость встречи, чисто сестринским, но сочным. Потом я познакомился с ребятишками — один ещё в колыбельке, другой уже учился ходить.

Муж был в Лос-Анджелесе.

Мне следовало бы тут же взяться за шляпу. Но… — все хорошо, ничего такого не произошло — муж позвонил уже после разговора со мной, чтобы сказать, что задерживается в Лос-Анджелесе на ночь, он ведь видел, как я играю в футбол, и уж, конечно, я был бы просто обязан повести её в ресторан поужинать и, может, мы договоримся на завтра, ей не удалось договориться на сегодня с приходящей няней, а кроме того сейчас должны забежать «на стаканчик» её сестра с мужем, они на ужин не смогут остаться, так как уже с кем-то договорились, да ты же знаешь и мою сестру, вон они уже на крыльце, а я ещё и детей не уложила…

Сестра и её муж пришли только на один стаканчик. Джоан с сестрой пошли укладывать ребятишек, а муж остался со мной и спросил, как дела в Европе, поскольку он знал, что я только что вернулся оттуда, после чего он рассказал мне, как идут дела в Европе и что там надо изменить.

— Вы знаете, мистер Джордан, — говорил он, похлопывая меня по колену, — человек, занимающийся торговлей недвижимостью, подобно мне, становится тонким знатоком человеческой натуры, он обязан стать таким и, хотя я в Европе не был, в отличие от вас, так как не имел на это времени, и вообще должен же кто-то оставаться дома, платить налоги и приглядывать за делами, пока вы, молодые счастливчики, гоняете по всему миру, но человеческая натура повсюду одинакова, и если бы мы сбросили одну единственную бомбочку на Минск, или Пинск, или ещё куда-нибудь, они тут же прозрели бы, а мы прекратили бы дергаться из стороны в сторону, что так вредит делам. Вы со мной согласны?

Я ответил, что в чём-то он, возможно, и прав. Они ушли, но перед уходом он пообещал позвонить мне завтра и показать несколько превосходных участков, которые отдаются почти задаром, но цены на которые должны взлететь вверх, благодаря строительству здесь в недалеком будущем ракетного завода. «Было очень приятно выслушать историю ваших странствий, мистер Джордан, чрезвычайно приятно. Когда-нибудь расскажу вам кое о чём, что случилось со мной в Тихуане, но это уж, когда моей женушки рядом не будет, х-ха!»

— Не понимаю, почему она вышла за него? — пожала плечами Джоан. Налей-ка мне двойной, милый, мне это просто необходимо. Пойду выключу плиту, ужин подождет.

Мы выпили по двойному, потом ещё по двойному, ужинать сели только в одиннадцать, и Джоан принялась хныкать, когда около трех я стал настаивать на уходе. Она обозвала меня трусом, и я согласился. Она сказала, что все могло бы быть иначе, если бы я не решил уйти в армию, и я опять согласился. Она велела мне убираться через заднюю дверь и не зажигать свет и заявила, что не желает меня больше видеть во веки веков, после чего сообщила, что Джим семнадцатого собирался ехать в Сусалито.

На следующий день я вылетел в Лос-Анджелес.

Нет, слушайте, я не виню Джоан. Мне она симпатична. Я её уважаю и всегда буду вспоминать о ней с благодарностью. Она прекрасный человек. Поставьте её в соответствующие условия — скажем, перенесите в Невию, и она была бы ого-ro! Да и так она девчонка что надо. Дом у неё вылизан, ребятишки чистенькие, здоровенькие и ухоженные. Она щедра, умна и характер у неё отличный.

Себя я тоже виновным не считаю. Если мужчина хоть немного уважает чувства женщины, то уж в одном-то он ей не может отказать — во встрече, если она её домогается. И притворяться, что я этой встречи не хотел, тоже не стану.

И все-таки, во время полета в Лос-Анджелес, я чувствовал себя скверно. Нет, нет, не из-за мужа, ему-то что. И не из-за Джоан — мир под её ногами не перевернулся, угрызений совести она, надо думать, не испытывала. Джоан хорошая девочка и очень здорово умеет приспосабливать свой характер к внешним обстоятельствам.

И все же мне было скверно.

Мужчина не должен критиковать самые тайные качества женщины. Должен сказать, что теперешняя Джоан была так же мила и так же щедра, как и та юная Джоан, что провожала меня в армию и дала мне возможность ощутить собственную мужественность. Вина была моя — я изменился.

Мои претензии относятся ко всей нашей культуре, отдельные люди несут на себе лишь частички этой общей вины. Разрешите мне процитировать многоопытного культуролога и распутника, доктора Руфо.

— Оскар, когда ты попадешь домой, не ожидай слишком многого от своих соплеменниц. Ты наверняка будешь разочарован, но бедняжки ни в чём не виноваты. Американские женщины, из которых воспитанием вытравили все инстинкты пола, компенсируют это всепроникающим интересом к ритуалам, совершаемым над мертвой шелухой секса… причем каждая уверена, что интуитивно знает тот главный ритуал, который способен оживить этот труп. Она знает и никто её не переубедит… особенно же тот мужчина, который имел несчастье попасть к ней в постель. Так что и не старайся. Ты или доведешь её до бешенства, или убьешь в ней уверенность в себе. Ведь ты покусишься на самую священную из коров — на миф, что женщина знает о сексе все, уже только потому, что она женщина. — Здесь Руфо наморщил лоб. — Типичная американская женская особь уверена в том, что она гениальная портниха, гениальная повариха, гениальный дизайнер домашнего интерьера и превыше всего — гениальная куртизанка. Чаще всего — она ошибается во всех четырёх пунктах. Но не пытайся им это доказывать.