Роберт Хайнлайн - Время для звезд. Небесный фермер

– Я знаю.

– Билл, ты понимаешь меня?

– Понимаю, отец.

Он пошел в агентство вручать заявления, насвистывая на ходу мотив, который частенько насвистывал после смерти Анны. По-моему, сам он этого не замечал. На следующий день я перебрался на ферму. Не к Шульцам – к себе. Спал в комнате Пегги, понемногу разбирал завалы и готовился к посеву выделенных мне из аварийных запасов семян.

А потом, за две недели до старта «Крытого фургона», Пегги умерла, и у нас не осталось никаких причин спешить на Землю.

Йо Шульц был в городе, и отец попросил его зайти ко мне. Йо пришел, разбудил меня и все рассказал. Я поблагодарил его.

Он спросил: может, я пойду с ним к Шульцам? Я сказал: нет, спасибо, я хочу побыть один. Он пообещал наведаться завтра и ушел.

Я лег на кровать Пегги.

Она умерла, и я уже ничего не мог с этим поделать. Она умерла, и исключительно по моей вине… Если бы я не поощрял ее упрямство, родители увезли бы ее гораздо раньше, они бы успели. Она вернулась бы на Землю, ходила бы в школу, росла бы здоровенькой и счастливой – там, в Калифорнии, а не в этом проклятом Богом месте, где она не смогла жить, где людям вообще жить не положено.

Я закусил подушку и заревел во весь голос. «Анна, Анна! – кричал я. – Позаботься о ней, Анна! Она такая маленькая, она еще ничего не умеет!» Я перестал реветь и прислушался в смутной надежде, что Анна ответит и даст мне обещание. Ни звука… сначала… а потом до меня донеслось знакомое: «Расти большой, Билли». Еле слышный, далекий голос:

«Расти большой, сынок».

Я встал, умыл лицо и начал собираться в город.

Мы жили все вместе в комнате Пегги, пока не засеяли поле, а затем стали восстанавливать дом. Укрепили его, сделали два больших окна с видом на озеро и на горы. В комнате Пегги тоже прорубили окно, что изменило ее до неузнаваемости.

Теперь мы пристраивали еще одну комнату – похоже, скоро она нам понадобится. Во всех помещениях были окна, а в гостиной – камин. Мы с отцом трудились, не покладая рук, уже второй сезон после землетрясения. Зерна нам выделили в избытке, и мы засеяли пустующее поле на ферме через дорогу. Вскоре туда вселились новые жильцы, Эллисы, и заплатили нам. Правда, не наличными, а переводом, но наш долг комитету немного уменьшился.

Через два ганимедских года после небесного парада вам даже в голову бы не пришло, что здесь была такая катастрофа. В колонии не осталось ни одного разрушенного дома, население возросло до сорока пяти тысяч, город деловито гудел. Хлынул такой приток иммигрантов, что комитет начал принимать у нас выплаты задолженности даже продуктами.

Что до нашего семейства, то мы справлялись неплохо. Завели себе улей с пчелами. Кроме Мэйбл номер два у нас появились Марджи и Мэйми, и раз в день я выносил на шоссе к вездеходу молоко для продажи в городе. Я запрягал Марджи с Мэйми в плуг – мы раздробили камни еще на пяти акрах – и подумывал о лошадке.

Некоторые фермеры уже обзавелись лошадьми, в том числе и Шульцы. Совет долго мурыжил этот вопрос, прежде чем дал добро на «вторжение». Многие считали, что лучше пользоваться тракторами. Но оборудования, чтобы их производить, в колонии не хватало, а политика проводилась такая, что планета должна сама себя обеспечивать. В результате победили «лошадники». Лошади умеют воспроизводиться, а трактора этому фокусу пока не обучены. А кроме того, бифштекс из конины – вкусная штука, хотя, скажи мне кто-нибудь об этом, когда я был сухопутной крысой в Сан-Диего, я наверняка крутанул бы носом.

Как выяснилось, новую комнату мы пристраивали не зря. Двойняшки – и оба пацаны. Сначала такие страшненькие были – смотреть тошно, но потихоньку-полегоньку стали выравниваться. Я купил им в подарок колыбель местного производства, изготовленную из стекловолокна, спрессованного с синтетической резиной. Ассортимент ганимедских бытовых товаров рос не по дням, а по часам.

Я пообещал Молли, что, когда карапузы подрастут, дам им рекомендацию в «волчата». На собраниях я теперь появлялся чаще, чем прежде, поскольку снова стал командиром отделения – отделения Даниэля Буна, в основном состоявшего из новичков. Хотя экзамены на «орла» так и не сдал – руки не доходили. Как-то раз мне даже назначили дату, но в этот день разродилась наша хрюшка, и я не смог отлучиться в город. Правда, я не оставил надежды, что сумею выбрать время для сдачи экзаменов. Хотелось снова стать «орлом», хотя сами по себе эмблемы меня уже не волновали: видно, перерос я эта дело. Вам может показаться, что выжившие вообще забыли о тех, кто погиб во время катастрофы. Но это не так. Просто мы вкалывали без продыха, и голова постоянно была чем-то забита. Да и потом мы не первая колония, в которой погибло две трети колонистов, и не последняя. Факт прискорбный, но нельзя позволять, чтобы скорбь превратилась в самооплакивание. Так говорит Джордж. Джордж до сих пор не простился с мыслью отправить меня на Землю закончить учебу, и я сам понемногу стал проникаться этой идеей, ощутив недостаточность своих познаний. Идея мало-помалу даже начала казаться мне привлекательной. Это ведь совсем не то, что сбежать с поджатым хвостом сразу после землетрясения. Я теперь собственник и сам смогу оплачивать учебу. Плата была внушительной – пять акров – и практически пожирала всю мою долю фермы, дополнительным бременем ложась на плечи Джорджа и Молли. Но оба они были «за».