Михаил Ахманов - Посланник небес. Далекий Сайкат

– Надо проучить наглого рапсода, – сказал он будто бы самому себе. – У тебя острый язык, страж справедливости, но не острее моего клинка. Хочешь потанцевать со мной?

Это было формальным вызовом. Здесь, на Осиере, дуэль не являлась прерогативой одного лишь благородного сословия; всякий мог защищать свою честь с оружием в руках. Но по правилам и при свидетелях.

– Не откажусь. – Тревельян поднялся. – Но я один, а у тебя есть спутник. Скажет потом, что я зарезал нобиля подло, из-за угла… – Он кивнул хозяину: – Пусть твой парень сбегает к солдатам и позовет туана. Чем больше свидетелей, тем лучше.

– Согласен. – Нобиль, разминаясь, покрутил правой кистью, потом левой. Его товарищ, успокоив лошадь, встал у ворот со скучающим видом. Но глаза у него бегали, осматривая площадку посреди двора, каждую выбоину на ней и каждый камешек. Тревельян не сомневался, что с этим типом тоже придется скрестить клинки.

Явился туан, мужчина средних лет в кожаном доспехе с имперским гербом. Осанкой и выражением лица он напоминал Альгейфа с его офицерами – та же привычка к власти читалась в глазах, и руки привычно лежали на рукоятях меча и кинжала.

– Из-за чего спор? – спросил он зычным голосом.

Противник Тревельяна ухмыльнулся:

– Мы не сошлись во мнениях, чья лошадь лучше.

– Это любой заднице понятно. – Офицер, повернувшись всем корпусом, оглядел Даута и каурого жеребчика. – Ну, дело ваше… кого помилует Заступница, тот и прав… Биться будете с кинжалами? Тогда клинки вон из ножен, и сходитесь!

Нобиль выхватил кинжал и, оказавшись в три шага рядом с Тревельяном, тут же ударил снизу, нацелившись в живот. Лязгнули клинки, на секунду оба дуэлянта замерли, пытаясь пересилить друг друга, потом отскочили, снова сошлись, и над двором поплыл звон и скрежет стали. Но продолжалось это недолго – после обмена дюжиной выпадов Тревельян отступил к столам и скамьям, а его противник – к коновязи.

Теперь они знали силу друг друга. Нобиль оказался настоящим мастером, и если он в самом деле был из Ночного Ока, то поручались ему задания особые, такие, где надо упокоить слишком прытких, которым не сидится в тихой камере. Фехтовал он в пейтахской манере, держа клинок острием к себе и перебрасывая его из руки в руку, но это могло быть обманом; наверняка такой искусник знал приемы многих школ, как западных, так и восточных. Но на легкую победу он уже не надеялся. Это выдавали глаза – презрение в них сменилось настороженностью.

«Ловкий головорез, – заметил командор. – Ты уж, мальчуган, поаккуратней… Глотку проткнет, имплант не поможет».

Сблизившись на пару шагов, они начали кружить по двору, слегка согнувшись и делая плавные жесты, то опуская клинки, то отводя их в сторону, то направляя с угрозой к противнику. Солнце играло на блестящих серебристых лезвиях. Зрители молчали, но каждый по-своему: нобиль у ворот как будто скучал, туан следил за поединком с видом знатока, а содержатель харчевни и его домашние, высыпавшие во двор, глядели на редкий спектакль со страхом и тайным ожиданием, когда же наконец прольется кровь.

Новая атака была внезапной, и, хотя Тревельян успел отпрыгнуть, лезвие полоснуло его чуть выше локтя. Царапина! Он толкнул противника плечом (правилами это дозволялось), и тот, не выдержав напора, покатился по земле. Но тут же стремительно вскочил, ощерился, заметив кровь, и стал мелкими шагами приближаться к Тревельяну. На лбу его выступила испарина, грудь вздымалась часто и неровно, бакенбарды слиплись от пота. Бойцы выглядели одинаково рослыми, с длинными руками и крепкими мышцами, но Тревельян был явно посильнее и более вынослив – его дыхание не сбилось, и утомления он не ощущал. В этой схватке время и жаркие лучи Ренура были ему верными союзниками.

Его враг был опытен и это понимал. Сделав несколько ложных выпадов, он снова ринулся в атаку, поднырнул у Тревельяна под рукой, зашел со спины и резко ударил кинжалом, целясь под лопатку, но пронзил лишь пустоту. Усмехнувшись, Тревельян отступил на шаг и, глядя в лицо соперника, буркнул: «Похоже, мой конь все-таки лучше!» Щеки нобиля побагровели. Со свистом выдохнув воздух, он двинулся направо, заставив Тревельяна развернуться – так, что ворота оказались теперь позади него, а солнце светило в затылок. Смысл этого маневра был непонятен; возможно, враг терял контроль и уверенность в собственных силах.

– Когда ты умрешь, – сказал Тревельян, – я сложу балладу об этом поединке и назову ее «Торвальское против пибальского». Или лучше «Серебро против глины»? Тебе как больше нравится?