Такуму ничего не ответил, лишь резко втянул воздух. После короткой паузы хриплый стонущий голос прозвучал из щелей маски.
– …Не валяй дурака, Хару, ты ведь сам знаешь. Твой Родитель… Блэк Лотус, которая пытается прятаться и на которую охотится мой легион, – главная предательница ускоренного мира! То есть… сражаться вместе с ней – это значит…
– Вот именно. Нам придется победить «шестерых королей чистых цветов». И этого нечего бояться. Знаешь, я тебе скажу кое-что хорошее… Такие вещи – самое важное, что есть в играх.
После этого заявления Такуму замолчал надолго.
В словах, произнесенных им несколько секунд спустя, звучал оттенок насмешливого презрения к самому себе.
– …Хару, неужели ты до сих пор мне веришь? Даже если я сейчас скажу «да» – ты собираешься поверить моим словам, вот так, безо всяких оснований? Словам человека, который нарушил закон своего легиона, нарушил правила «Брэйн Бёрста» и предал обоих своих друзей?
– Когда это кончится, мы расскажем Тию все.
После мгновенного ответа Харуюки Такуму в который уже раз за сегодня потрясенно ахнул.
– Э?!.
– Про «Брэйн Бёрст», про нашу дуэль, и… про чувства, которые мы оба прятали. Мы расскажем ей все.
Подняв глаза к простирающемуся в бесконечность небу, Харуюки медленно продолжил:
– Скорее всего, с этого нам и надо будет начать. До сих пор мы все трое прятали друг от друга то, что не должны были прятать. Мы сомневались в том, в чем не должны были сомневаться. Мы должны начать заново… с какого-то места.
– …Начать заново… Хару, ты серьезно думаешь, что это возможно? Ведь я… я в нейролинкер Тию… – дрожащим голосом проговорил Такуму. Харуюки легонько обнял его культей левой руки.
– Она до смерти разозлится, да. Она будет на нас орать, будет бушевать… но в конце концов она нас простит. Она же Тию.
Произнеся эти слова со смешинкой в голосе, Харуюки начал медленно снижаться.
Вернувшись на крышу и освободившись от правой руки Сильвер Кроу, Сиан Пайл с трудом отошел на несколько шагов и со стуком уселся.
Харуюки кинул быстрый взгляд на счетчик времени. Через две минуты с небольшим эта долгая дуэль наконец завершится.
На всякий случай он кликнул по полоскам хит-пойнтов – там оставалось абсолютно одинаковое количество. Если до конца дуэли ничего не изменится, она завершится вничью, и оба останутся при своих очках.
Снова взглянув на Сиан Пайла, который неподвижно сидел, повесив голову, Харуюки подумал:
Может, я… ошибся?
Может, мне надо было безжалостно бросить Такуму на землю, чтобы не оставить ни малейшего шанса, что он нарушит обещание и нападет на Черноснежку?
Нет – неверно. Сомневаться в других или верить в других – это то же самое, что сомневаться в себе или верить в себя.
Я верю в себя, решившего поверить в Такуму.
Это ведь правильно, да?..
Так спрашивал голос его сердца. И вдруг –
С тяжелым металлическим лязгом за его спиной раскрылись двери лифта.
Харуюки сжался всем телом; но, еще оглядываясь, он уже знал, кого там увидит; он верил.
Это не мог быть новый враг. Поскольку сражаться на этой арене могли лишь Харуюки и Такуму.
И это не мог быть какой-то незнакомый дуэльный аватар. Просто незачем было постороннему зрителю выходить на крышу из больницы.
Но когда Харуюки убедился, что угадал, собственными глазами, у него перехватило дыхание, грудь наполнилась чем-то горячим и из глаз потекли слезы.
Идеальная чернота, словно сама суть тьмы. Ослепительная серебряная белизна по краям.
Чересчур сильный холодный ветер трепал длинные волосы и подол юбки, перебирал бубенчики, украшающие зонт.
– Сем… па…
Его сдавленный голос дрожал, как у маленького ребенка.
Глядя на Харуюки, который, волоча сломанную ногу, сделал ей навстречу шаг, потом еще –
Черноснежка склонила голову набок и улыбнулась.
– Семпай!!!
Наконец-то позвав ее нормальным голосом, Харуюки с рваным звяканьем побежал, насколько вообще был способен бежать.
Черноснежка тоже побежала ему навстречу, цокая каблучками.
Без страха, без колебаний Харуюки раскинул руки – и они с Черноснежкой очутились в объятиях друг друга.
Изо всех сил обнимая ее мягкое, сладко пахнущее тело, Харуюки прорыдал:
– Ты… ты пришла в себя… Слава богу… я верил… я верил, что ты непременно вырвешься… я так рад… правда…
Держа Харуюки в объятиях, словно обволакивая, Черноснежка прижалась к нему щекой; она не произносила ни слова.
Читать дальше