Владислав Петров - Пониматель

- Я верю...

- Молчи! Видишь, впереди поворот? Сразу за ним на дорогу выбежит заяц. Смотри внимательно!

Но я - не знаю почему - оборачиваюсь. За нами кавалькада машин: "Жигули" - в них родители Толи, брат и жена с дочкой; "газик" с военным номером; неказистый, покрытый пятнами шпаклевки "Москвич" с мужичком-распорядителем за рулем; машина редактора и "рафик", в котором едут ребята. Лучше бы мне быть там, с ребятами.

- Смотри сюда! - резко разворачивает меня Пониматель.

Из лесу прямо под колеса автобуса вылетает заяц, чудом выворачивается и несется, счастливый, что остался цел, по бело-коричневой земле к кустарнику на пригорке.

Я, езде не до конца осознав происшедшее, смотрю на Понимателя.

- А теперь спрашивай, спрашивай! - говорит он.

И я, запинаясь, задаю дурацкий вопрос:

- Зайца ты... заставил?

- Нет. Я просто _п_о_н_я_л_, что он выскочит.

- Почему ты выбрал меня?

- Потому что это необходимо тебе.

- Я не сгожусь...

- Сгодишься.

- Ты забыл, как сказал мне об этом впервые? Ты сам сомневался...

- Я не сомневался. Но понимателем должен был стать Толя. - Пониматель улыбается... - Сказать, о чем ты сейчас подумал?

- О чем?

- Тебе сделалось неприятно, что я держал тебя в дублерах.

- Ну почему же...

Пониматель улыбается.

Жутко, когда в тебе чувствуют то, в чем ты даже себе не хочешь признаться.

- Ты читаешь мои мысли?

- Да.

- Так было всегда?

- Нет, только сегодня. Время мое истекло, и я _п_о_н_я_л_ суть вещей.

- Тогда - ты бог.

- Я не бог и даже не ясновидящий. Я всего лишь _п_о_н_и_м_а_ю вероятность событий, и чем ближе подхожу к концу, тем лучше это делаю.

- Я буду тебе неравноценной заменой. У меня не хватит терпения. Позади едет Сын героя. Ты сможешь смотреть спокойно, как он станет юродствовать на могиле?

- Этого не будет.

- Все равно. Знать его подноготную и терпеть? И таких, как он... Зло непобедимо? Ответь!

- Непобедимо добро.

- А зло?

- Все зависит от тебя.

- От меня?

- Именно от тебя. Ты выбрал себе нелегкую судьбу.

- За меня выбрал ты.

- Не будем спорить. Все _п_о_й_м_е_ш_ь_ после.

Дорога запетляла вверх. Темные пятна исчезли - всюду снег.

Белый снег. Голубое небо. Бело-голубой мир. Жить да жить...

А рядом в деревянном ящике лежит Толя - совесть редакции.

- Скажи, Пониматель, ты веришь, что это исходит от... нелюдей? Ты же все _п_о_н_я_л_, ты же не можешь не знать...

- Я верю, что это нужно людям, - отвечает он. - До тех пор по крайней мере, пока выбежавший на дорогу заяц будет значить для них больше простых человечьих слов.

Мы смотрим в глаза друг другу.

Машина редактора съезжает на обочину, из нее выскакивает, размахивая венком, Сын героя. Сделав виток по серпантину дороги, мы видим сверху, как он безуспешно пытается остановить попутку. Редактор из машины не вылез.

Попутки здесь а такую погоду редки. Гололед.

- Как жить мне дальше, Пониматель?

Он улыбается и молчит. Улыбается и молчит.

Въезжаем в М. Едем мимо стелы, на которой увековечены четверо Ножкиных. У ее подножия шелестит Вечный огонь.

Мы с Понимателем смотрим в глаза друг другу.

Просторное сельское кладбище, где у каждой фамилии свой ряд.

Снег. Только к разверстой могиле протоптана дорожка.

В голубое - ни облачка - небо упираются корабельные сосны.

- Папочка, не умирай! Не умирай, папочка, я буду хорошо вести себя! Папочка!..

- Уведите ребенка! - надрывно кричит кто-то.

И мы засыпаем могилу.

Прощай, Толя! Я не стесняюсь слез.

Обратно возвращаемся в "рафике". Пониматель сидит впереди, рядом с шофером. Вдруг кричит:

- Стой! Стой!

Выпрыгивает наружу и бежит, скользя по обочине. Останавливается, поднимает что-то. Я догадываюсь: венок.

Шурик говорит, ни к кому не обращаясь:

- У меня деньги на книжке, от отца алименты. Мать гордая была, ни копейки не истратила. Что, если я их Гале? Будет девчонке приданое, разве плохо?

- Не возьмет, - откликается Амиран. - Но если завтра ты, успокоившись, не перерешишь, попробуй уговорить.

- И уговорю. А своим детям успею еще заработать.

- Ты детей заимей сначала, - говорит Валерия.

- Дурное дело - не хитрое. Ира, перестань плакать. Толя бы не одобрил. Давай поженимся и детей разведем. Жизнь-то не окончилась.

Шурику, большому ребенку разношерстной редакционной семьи, все сходит с рук. Шурик - он и есть Шурик.

А Пониматель срывает с венка ленту, аккуратно скатывает ее и кладет в карман, а венок швыряет что есть силы. И катится венок, бренча, - я не слышу, но мне так кажется; почему-то я вдруг думаю, что он жестяной, - и катится венок, бренча, по каменистому склону.