Юрий Петухов - Фантом

Наконец он отбросил край одеяла. Встал, ощущая легкое, но непроходящее головокружение. Он не пошел ни на кухню, ни в ванную, а как был в пижаме, так и уселся за массивный письменный стол, выдвинул боковой ящик и достал лист бумаги.

Перед глазами стояла слабая пелена. И перед тем, как вывести первую строку, Антон Варфоломеевич тщательно проморгался, погрыз кончик дорогой фирменной ручки. Потом начал:. "Директору... научно-исследовательского института... заявление. Прошу освободить меня от занимаемой долж..." Раздался телефонный звонок.

Баулин поднял трубку.

- Антоныч? - Голос зама был свеж и бодр, совсем не напоминал о вчерашней ссоре. - Ты?!

- Да вроде бы я, - промычал Баулин, подумывая, а не повесить ли трубку.

- Чего раскис?! - Зам рассмеялся грубо и громко. - Не отчаивайся, Антоныч! - просипел он сквозь смех. - Все путем! Глядишь, мы с тобой и еще протянем малость!

- Что случилось? - встрепенулся Антон Варфоломеевич, сердце учащенно, в предвестии радостной новости забилось.

- Грустная весть, Антоныч, - вполне серьезно и со скорбью в голосе проговорил зам. - Новый-то наш перенапрягся с непривычки. Ночью его на "скорой" увезли, сердчишко зашалило, может, инфаркт. Такие вот дела, Варфоломеич! Так что - не состоится запланированное мероприятие-то, мне только что звонили, проинформировали. Ты слышишь?!

Баулин онемел, он не мог произнести ни слова, издать ни звука. Это было спасение! С трудом подавив в себе нахлынувшие чувства, он все же сказал спустя минуту:

- Несчастье-то какое.

- Все под богом ходим, - согласился зам.

Про распри-ссоры и взаимные обвинения-оскорбления оба благополучно забыли. "Беда" снова объединила их. Как и подобает давнишним приятелям, они вновь готовы были делить пополам предстоящие победы, радости, успехи.

- Ну, ладно, будь! - заключил зам.

- Ага, буду, - сказал Антон Варфоломеевич. Потом добавил: - Я на часик задержусь, скажи там моим.

- Сам скажешь, - ответил зам. - Отдыхай!

В трубке раздались гудки.

Но только Баулин положил ее на рычажки, как прозвенела еще трель.

- Антон Варфоломеевич? Все отменяется! - с ходу провозгласила трубка Сашкиным голосом.

- И без тебя знаю, - начальственным тоном произнес Баулин. - Что еще?

- Все-е, - растерялся Сашка.

- Тогда привет! Да скажи там, что буду к обеду!

Самообладание полностью возвратилось к Антону Варфоломеевичу. С брезгливой гримасой на лице он сгреб ладонью бумагу, лежавшую на столе, - свое недописанное заявление, скомкал ее и бросил в корзинку.

Голова прояснилась окончательно. Тело больше не гудело и не ныло. Напротив, с каждой минутой Баулин ощущал в нем прилив сил, энергии. За окном вовсю светило утреннее, умытое солнышко. Весело щебетали птицы. И уже радостно горланили выведенные во двор на первую прогулку детсадовцы - народец простой, беззаботный и счастливый.

Вот таким беззаботным и счастливым ощутил вдруг себя Антон Варфоломеевич. Полной грудью набрал он воздуха и запел:

О да-айте, да-айте мне-е свободу-у!

Я свой позо-ор-р-р сумею искупи-и-ить!

Дальше он слов не знал и потому просто мычал - громко, с вдохновением, извлекая из себя басовые, колокольно-набатные звоны и переливы. При этом прислушивался к ним как бы со стороны - с любовью и восхищением. Что и говорить, нравилось Антону Варфоломеевичу то, как он исполняет арию, очень нравилось. Перефразируя где-то слышанное, он даже воскликнул в голос: "Ай да Баулин, ай да сукин сын!" И ударил кулаком по столу.

Вот так, с мычанием, в состоянии великого воодушевления, Антон Варфоломеевич проделал все туалетные необходимости. Затем проследовал на кухню и принялся за приготовление завтрака. В распахнутое окно била жизнь - она врывалась в квартиру с солнцем и ветерком, со всеми звуками улицы. Даже залетевшая оса жужжала весело и жизнерадостно.

Закончив готовку, Антон Варфоломеевич, расставил все на столе и включил репродуктор. Оттуда полились бравурные марши. Пока он поглощал съестное и пил кофе, смакуя каждый глоток, марши не смолкали. "Надо надеть сегодня лучший, свежий костюм и ту сорочку, что Валюша привезла из Англии, - планировал Антон Варфоломеевич. - А к вечеру откупорить бутылочку коньяка-с! Праздник так праздник!" Все в нем ликовало.

Марши сменились оглушающе звонкой песней:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!

Антон Варфоломеевич подпевал:

Па-ра-па-пам! Па-ра-па-па-пам-пам!

И пританцовывал. В голове роились тысячи планов, как на сегодняшний день, так и на необозримое будущее. Брился Антон Варфоломеевич с особым упоением и тщательностью. Он будто заново народился на свет - юный и наполненный желаниями, нетерпеливый и упругий, как мячик. Он был готов ко всему, к любым передрягам и трудностям, невзгодам и бедам, но больше всего он был готов к взлету на новые, неведомые вершины, и ничто в этом сладостном полете не могло бы придержать его, остановить или хотя бы расстроить. Все чудесно и распрекрасно! Эх, жизнь-житуха, надо бы лучше, да некуда!