Татьяна Петухова - Ворон (Победить чёрную собаку)

- Пригласим, - заключил Тах-Руфа.

- Поехали за ручей, там красиво, мне мышка сказала, - Пунха подняла с земли крошечную заплечную сумку и лихо вспрыгнула верхом на пса. Похоже, такой способ передвижения был им привычен.

За ручьём неожиданно отыскалось уютное местечко.

* * *

Ворона интересовала его собственная судьба: он не был героем защитником обиженных, он не был правителем, обеспокоенным будущим своей страны - он был обеспокоен изменениями в собственной жизни. Но теперь у него возникло неприятное ощущение, что он ввязался в чьи-то политические игры, или того хуже - в чьи-то дела с богами.

С другой стороны, положение попутчика его ни к чему не обязывало. И то, что пёс, похоже, представился настоящим именем - кто их знает, чужаков - но не потребовал настоящего имени от Ворона, было ему на руку. Ему хотелось как можно дольше оставаться частным лицом. Что же до Рагги, то Ворон и раньше с точки зрения последнего, вздумай он обратить на Ворона внимание, не был праведником, что, впрочем, его пока не очень беспокоило.

Была ещё и третья сторона, но пока Ворон не хотел о ней размышлять, пользуясь старым правилом не поминать вампира к ночи.

А ночь уже побеждала Солнечного Воина, и горячее дыхание пустыни ненадолго уступало прохладному ветерку.

* * *

Душераздирающие крики птиц Смерти разбудили путников незадолго до рассвета. Девочка прижалась к тёплому боку пса и молча глядела расширенными от ужаса глазами в предрассветный сумрак. Потом она что-то быстро зашептала, и крики как будто стали глуше и дальше. Ворону показалось, что между ними и птицами встала глухая стена леса. Птицы закончили своё пиршество и в розовеющем небе пронеслись четыре смутные крылатые тени. Даже птицы Смерти, возвращаясь к своему повелителю, избегали пролетать над пустыней Барагет.

Красное косматое солнце кинулось было в погоню за птицами, но они далеко опередили едва проснувшегося бога, скрывшись за закатными горами. Наступал двадцать второй день рождения Ворона.

* * *

Медленно крутятся колёса Божественной Повозки, объезжающей пределы мироздания. Зверь Харима, запряжённый в неё, не торопится бесконечно мироздание, но и времени у Харимы - целая вечность. Влечёт зверь Харима повозку, гружёную доверху пряжей Судеб, да только то здесь, то там зацепляется пряжа за мироздание и разматывается тонкая нить сефеты, прочнее которой нет ничего в мире. Даже слова богов могут лишь запутать её, смешать с другими нитями в тугой узел или в чудесный узор, но никому не под силу оборвать нить сефеты. Никому, кроме зверя Харимы, да и он может оборвать нить только по случайности, намотав на медленно крутящееся колесо Божественной Повозки.

Новый узор в тот день (хотя, что такое день смертных для Харимы?), новый узор начал выплетаться из нитей сефеты. И легла в него давно забытая и потому почти невидимая длинная нить Мёртвой Богини и коротенькая ниточка чёрной птицы, и маленький обрывок нити, принадлежавшей умершей Кошке, каким-то чудом зацепившийся в день её смерти за колесо Божественной Повозки, и потому уцелевший, и простая нить смертного, и цветная, иного прядения, нить чужака - говорящего пса, называющего себя сэрхо, и даже пошла по краю сумрачно-фиолетовая нить бога Смерти.

Удивился Харима, увидев столь сложный узор, и вспомнил, что где-то поблизости или когда-то поблизости (хотя, что такое людское "поблизости" для Харимы?), видел уже подобное, но тогда переплелись три божественные нити с нитями смертных, и столь тесно, что одна из божественных нитей истончилась и стала почти невидимой. Тогда-то и сочли умершей богиню, ныне называемую Мёртвой.

Плотно сплетаются нити предназначения, судьбы смертных и бессмертных, ложатся свежей заплатой на лоскутный ковёр мира.

Так начинался новый день смертных, новый поворот колеса Божественной Повозки, двадцать второй день рождения Ворона.

2.

За день до шестнадцатилетия родители Ворона (тогда он ещё не был Вороном, а носил детское имя), люди в общем-то не злые и далеко не бедные, выгнали его из дома. К тому времени Ворон уже пять лет учился в военной школе, сам зарабатывал себе на хлеб, и ему оставалось учиться ещё год.

В тот вечер мать Ворона вернулась с храмовой службы позже обычного, и Ворон заподозрил неладное, едва она переступила порог.

Смертным не ведомы пути богов, но и боги не всегда осведомлены о путях смертных, а тем более не сами боги, а их жрецы. Жрец Элиора-Солнца, задержавший женщину в Храме, долго втолковывавший ей волю могущественного божества, не знал ни причины столь внезапно свалившегося на его голову откровения, ни последствий его.