Айзек Азимов - Новые Миры Айзека Азимова. Том 3

…Считается, что его зовут Джон Смит. Другого имени он не называл.

…Нет, сэр, его нельзя отпустить, не предприняв определенных официальных шагов.

…Ладно, поступайте, как считаете нужным, приятель! Я всего лишь делаю свою работу.

Сержант Манкевич со стуком положил трубку на место, а потом, бросив на телефон свирепый взгляд, начал набирать какой-то номер.

— Что такое КАЭ? Я тут разговаривал по телефону с одним типом, и он утверждает… Нет, я не шучу, болван! Когда я захочу пошутить, подам тебе специальный знак. Что означает это сокращение?

Он выслушал ответ, слегка побледнел, а потом тихо пробормотал: «Спасибо» и повесил трубку.

— Второй тип оказался главой Комитета по атомной энергии, — сообщил он Брауну. — Наверное, они переключили меня на Вашингтон.

Браун вскочил на ноги:

— Может быть, нашим Джоном Смитом интересуется ФБР. Может быть, он из этих лунатиков-ученых. — Брауна вдруг потянуло на философию. — Им не следует подпускать подобных типов к секретным материалам и данным. Все шло отлично, пока про атомную бомбу знал только генерал Гроувз. Стоило же им связаться с учеными…

— А заткнулся бы ты! — прорычал Манкевич.

Доктор Освальд Грант не сводил глаз с белой линии, отмечавшей границу скоростной дороги. Он вел машину так, словно она была его смертельным врагом. Впрочем, он всегда так ездил. Грант был высоким угловатым человеком с отсутствующим выражением лица. Его колени почти касались руля, а костяшки пальцев становились белыми от напряжения всякий раз, когда ему приходилось совершать поворот.

Инспектор Дэррити сидел рядом, скрестив ноги так, что носок левого ботинка упирался в дверь. Когда он уберет ногу, на двери останется песочного цвета след. Инспектор ловко перебрасывал коричневый перочинный нож из одной руки в другую. Несколько минут назад он раскрыл кривое сверкающее лезвие и начал чистить ногти, но резкий поворот чуть не стоил ему пальца, тогда Дэррити пришлось закрыть нож.

— Расскажите мне о Рэлсоне.

Доктор Грант на мгновение оторвал глаза от дороги и тут же снова уставился в ветровое стекло.

— Я знаком с ним с тех пор, как он защитил докторскую диссертацию в Принстоне. Блестящий ученый.

— Да? Блестящий? Почему ученые называют друг друга «блестящими»? Неужели среди них нет заурядных людей?

— Множество. Я, например. Но Рэлсон не из этого числа. Спросите Оппенгеймера. Спросите Буша. Он был одним из младших наблюдателей в Аламогордо.

— Хорошо. Он блестящий ученый. А как насчет личной жизни?

Грант немного помолчал.

— Мне об этом ничего не известно.

— Вы знаете его еще со времен Принстона. Сколько лет прошло с тех пор?

Вот уже два часа, как они ехали по скоростной дороге из Вашингтона на север, и за это время обменялись лишь несколькими фразами. Теперь Грант почувствовал, что обстановка изменилась, и твердая рука закона взяла за воротник его пальто.

— Он получил степень в сорок третьем году.

— Значит, вы с ним знакомы восемь лет.

— Верно.

— И ничего не знаете о его личной жизни?

— Жизнь человека принадлежит только ему самому, инспектор. Рэлсон всегда неохотно общался с другими людьми. Многие так себя ведут. Ученые работают с большим напряжением, а когда у них появляется свободное время, предпочитают проводить его с теми, кто не имеет отношения к науке.

— Рэлсон принадлежит к какой-нибудь известной вам организации?

— Нет.

— Не говорил ли он что-нибудь такое, что могло бы вызвать сомнения в его лояльности? — поинтересовался инспектор.

— Нет! — вскричал Грант.

Они снова замолчали.

— Насколько важен Рэлсон для атомных исследований? — спросил после долгой паузы Дэррити.

Грант еще сильнее сгорбился над рулем и ответил:

— Это ключевая фигура. Конечно, незаменимых людей не бывает, но Рэлсон всегда занимал особое положение. Он обладает поразительным инженерным мышлением.

— Что вы имеете в виду?

— Как теоретик он не слишком силен, зато в состоянии вдохнуть жизнь в устройства, теоретическое существование которых обосновано другими. В этом и заключается его уникальность. Раз за разом мы сталкиваемся с проблемой, которую необходимо решить в самое короткое время. Никто ничего не может предложить, потом появляется Рэлсон и говорит: «А почему бы вам не попробовать сделать так?» И уходит. Его даже не интересует, будет ли работать его изобретение. Однако еще не было случая, чтобы он ошибся. Он всегда прав! Всегда! Может быть, со временем мы бы и сами решили задачу, но на это ушли бы месяцы кропотливой работы. Не представляю, как у него это получается. Да и спрашивать Рэлсона совершенно бесполезно. Он просто посмотрит на тебя и скажет: «Это же очевидно» — и уйдет. Конечно, после того как он все расскажет, ситуация действительно становится очевидной.