Зубачева Татьяна - АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2

Он тяжело встал и пошёл в кладовку. Женя домывала посуду и расставляла на сушке. Он постоял в дверях, глядя на неё.

— У тебя двойная завтра?

— Да, — ответила, не оборачиваясь, Женя.

— Я провожу тебя. Ну, там встречу и до дома. В десяти шагах буду идти, не ближе. А тебе спокойнее.

Женя вылила грязную воду в лохань, вытерла руки и повесила полотенце. Эркин молча ждал её ответа. Она подошла к нему и обняла. Привстав на цыпочки, поцеловала в щёку. И он не смог не обнять её.

— Спасибо, Эркин, но мне спокойнее, когда я знаю, что ты дома. С Алисой.

Он вздохнул и поцеловал её в висок.

— Хорошо, Женя. Как ты скажешь, — и желая пошутить, закончил по-английски: — Слушаюсь, мэм.

Он добился своего: Женя засмеялась. И ещё раз поцеловала его.

— Спасибо, милый.

Они стояли, обнявшись, пока Женя не вздохнула:

— Поздно уже.

— Да, — он сразу разжал объятия. — Да, Женя. Спокойной ночи, так?

— Спокойной ночи, — улыбнулась Женя.

Эркин ушёл в кладовку, вытащил и развернул постель, разделся и медленно вытянулся на перине, завернулся в одеяло. Может, и обойдётся всё. Найдут они с Андреем подходящее место. Переедем туда и… и заживём. И впрямь погано здесь становится.

Рассел медленно закрыл книгу и откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы на затылке. Всё-таки он прав. Он победил в этом споре. Но спор заочный, и, побеждённый, к сожалению, никогда об этом не узнает. Как он и говорил, их рассудила жизнь. Развязала узел и завязала новый…

…Они идут по коридору. Матовые лабораторные двери без табличек. Кому надо — тот знает, а кому не надо — тому здесь делать нечего. Пористый пластик пола делает шаги бесшумными, как во сне.

— Денег у меня нет.

— Я слышу это, отец, каждый раз.

— Но на этот раз их действительно нет. Ничего нет.

— Многообещающее заявление. А что-нибудь у тебя есть?

— Да. Долги.

Он даже останавливается от неожиданности, и отец, не оборачиваясь, уходит. Он догоняет и подстраивается. И молчит. Отец никогда, ни при каких обстоятельствах не брал в долг. И никому никогда не одалживал. И того же требовал от него. Всегда.

— Отец, ты шутишь?

— Нет, — резко бросает отец.

— Отец… и много? Большие долги?

— Это не твоя проблема.

— Хорошо, но… — он хочет предложить помощь, но на ходу меняет фразу. — Зачем тебе это понадобилось?

— Это моя проблема.

Но всё-таки отец замедляет шаг и нехотя начинает объяснять:

— Я закупил материал для исследований. Это оказалось слишком дорого.

— С каких пор ты закупаешь материал на свои деньги? И почему ты не обратился ко мне?

— Я сказал, что это не твои проблемы.

Отец останавливается перед глухой железной дверью в конце коридора и начинает её отпирать. Ключ-печатка, сейфовый ключ, предохранитель… однако, мощное сооружение. Он повторяет это вслух.

— Я не могу рисковать, — отмахивается отец. — Входи.

Отец пропускает его, тщательно запирает дверь, и несколько мгновений ожидания в полной темноте. Он слышит тяжёлое болезненное дыхание нескольких людей и начинает догадываться. Отец включает свет. Стандартный лабораторный блок из лаборатории, соединённой с холлом и камерой для материала, отделённой решетчатой стеной. В камере… он подходит поближе. Да, камера автономная, со своей канализацией. На полу тонкая циновка. И сколько тут особей? Пятеро? И, чёрт возьми, все спальники!

— Отец?!

— Да, — отец роется в шкафу, достаёт банку сухой смеси, раскладывает смесь по мискам и заливает водой из крана. На ложку смеси две кружки воды. — Да, на них ушли все деньги. А сейчас они прожирают мою зарплату.

Отец подходит, и они, стоя рядом, рассматривают через решётку тёмные обнажённые тела. Два негра, трёхкровка, мулат, метис. Но…

— Но это же сумасшедшие деньги, отец!

— Без тебя я бы этого не заметил.

— Зачем это тебе?

— Я хочу выяснить некоторые вопросы.

Тяжёлое хриплое дыхание, судорожные подёргивания, закаченные в полуобмороке глаза.

— Я специально купил разного возраста. Хочу проследить закономерность.

— И что ты с ними делаешь?

— Наблюдаю и фиксирую. Два пали. Проанатомировал.

— Болевой шок?

— Если бы это были люди, я бы поклялся, что суицид. Редкий способ самоудушения. А здесь… — отец пожимает плечами.

Он снова рассматривает спальников. И наталкивается на ненавидящий бешеный взгляд. А этот… ого?!

— Отец, это что, просроченный?

— Да. Двадцать пять полных.

— Он-то тебе зачем?

Отец улыбается.

— Мне интересно, сколько он протянет. Такой, понимаешь ли, активный.