Максим Перельман - Переход

— Так захватите оба, обязательно оба. До встречи, мы…

Я не дослушал его, нажал на кнопку телефона и вышел из квартиры. Сбегая по лестнице, чтобы не дожидаться лифта, я очень надеялся на то, что в почтовом ящике окажется конверт из этого их Сатурн — чёрт его знает как дальше банка, и я увижу шестизначное число оставленного мне неизвестно кем наследства.

Конверт выглядел впечатляюще. Гладкий и блестящий, с красочно отпечатанным логотипом банка, он сулил мне безбедное существование на неопределённый срок. С трудом вскрыв его, я испытал разочарование, вынув визитную карточку банка с его адресом. И больше ничего.

Я поехал в банк. В метро я думал о том, что судьба любит менять нашу жизнь иногда стремительно и необратимо в лучшую сторону.

Мы все о чём-то мечтаем, а я в то время, находясь действительно в положении отчаянном, конечно, мечтал о том, что стану когда-нибудь богатым, счастливым, влиятельным, желанным, успешным и так далее. Но в моей жизни до этого момента никогда не было такого, чтобы мечты не только превратились в реальность, но и превзошли мои желания и ожидания. Кроме того, дожив до тридцати шести лет, я хоть и мечтал, но вряд ли, имея опыт потерь и разочарований, мог бы поверить в такие чудеса.

Внешний вид банка не произвёл на меня особого впечатления. Двухэтажный дом, выкрашенный в цвет не очень свежей лососины, находился в одном из переулков, примыкавших к Сретенке. На стене рядом с входом висела блестящая табличка, извещавшая редких пешеходов о том, что здесь кроме банка существует ещё и фирма, занимающаяся вопросами наследства, авторскими правами, помощью в покупке недвижимости за границей и прочим.

Я подумал о том, что этот никому неизвестный банк и эта фирма выглядят настолько скромно, что вряд ли кто-то через них оставил мне большую сумму. Но мне бы хватило и пары тысяч долларов и какой-нибудь комнаты в коммуналке, чтобы продать её ещё за несколько тысяч.

Отворив тяжёлую дверь, я изменил своё мнение.

В стильно и дорого обставленной приёмной за массивным письменным столом, на золочёных львиных лапах, расположился не то секретарь, не то охранник, который, каким-то образом оценив меня, пренебрежительно спросил, что мне угодно. Я назвал себя, и на его лице появилась улыбка. Он наклонился к столу и тихо произнёс: «Пришёл господин…»

Через секунду открылась боковая дверь, и ещё более улыбчивый молодой человек пригласил меня войти. Я оказался в большом довольно сумрачном кабинете. Из глубоких кресел поднялись мне навстречу двое пожилых мужчин. Представившись сотрудниками банка, они предложили мне сесть и показать им мои паспорта. Я не сразу сделал это, потому что мой взгляд приковал к себе стоящий на столе натуральный человеческий череп, на голове которого была немецкая, времён Второй мировой войны, каска.

Полистав мои паспорта, один из сотрудников, довольно улыбнувшись, что-то сказал по-английски. Потом обратился ко мне:

— Вы говорите по-английски, Макс? Вы разрешите нам называть вас так?

— Называйте… По-английски? Немного, — ответил я, думая о том, что, может быть, наследство мне оставила не бедная забытая всеми старушка из Москвы, а какой-нибудь неведомый дальний родственник из Америки.

— Тогда я переведу вам то, что будет говорить этот господин, являющийся, как говорили в старину, душеприказчиком вашего наследодателя.

Разложив на столе документы с многочисленными печатями, седовласый душеприказчик начал очень делово говорить, иногда указывая мне то на один, то на другой листок с текстом на английском или немецком языке. Второй переводил. А я ошеломлённо слушал их.

Выяснилось, что мой хороший знакомый, почти друг, намного старше меня, с которым я познакомился, когда учился в московской школе, и которого очень давно не видел, внезапно умер, оставив всё своё имущество мне.

Всё это было крайне странно. Последняя наша встреча с ним была где-то в году девяносто шестом, когда я неожиданно встретил его в Иерусалиме. Он сообщил мне, что решил пожить в Израиле, а я ему рассказал о том, что уже пару лет живу в Москве, а в Израиль приехал погостить к папе. Мы много гуляли, разговаривая о всякой всячине. Однажды он пригласил меня в свою квартиру в немецкой шхуне, то есть квартале, в Иерусалиме. Я удивлённо сказал, что не знал о существовании такого квартала. Тогда он рассказал о том, что многие семьи нацистских преступников после войны переехали в Иерусалим, чтобы загладить свою вину перед евреями и поселились в этом месте. Собственно, он не был моим другом в общепринятом смысле этого слова, скорее хорошим знакомым, к которому я чувствовал всегда большую симпатию, потому что он никогда не унывал и был всегда весел, легко выводя меня из моей обычной депрессии. Потом я уехал в Москву, он остался в Израиле, и больше я его не видел. Кто-то сказал мне, что он стал заниматься каким-то бизнесом и живёт в Германии. Я часто вспоминал его и испытывал чувство сожаления и потери. Мои попытки найти его через Интернет ни к чему не привели. И вот он умер и почему-то своим наследником сделал меня.