Ольга Онойко - Море Вероятностей

— Однако вы разбираетесь в полифонической музыке, — сказал Ландвин.

Губы Данкмара тронула улыбка: именно это ему самому сейчас хотелось сказать Авелье. Авелья склонил голову к плечу. Он выглядел немного смущённым.

— Человек не рассчитан на многовековую жизнь, — ответил он. – Велик риск просто сойти с ума. Спустя семь–восемь столетий большинство из нас подаёт прошения об исторжении из касты. Наш самый грозный враг – безразличие. Очень важно сохранять способность радоваться и восхищаться. Сохранять, если хотите, внутреннего ребёнка.

— Семь–восемь веков? – осторожно спросил Ландвин. – Простите, если это дерзость, но как чувствует себя господин Урса?

Белые зубы Авельи блеснули.

— Не волнуйтесь, Аурелас в полном порядке. При своём последнем рождении он членораздельно обругал акушерку.

— О Боже, — хихикнул Ландвин.

- …а пару недель назад покрасил волосы в фиолетовый, — беспечно продолжал полковник. – Шокировал даже старых друзей. Ему ещё очень далеко до выгорания.

— Боже Всемогущий, — выдавил отец Фрей, фыркая, прикрыв ладонью глаза, — кто бы мог подумать. Предводитель святых воинов красится в фиолетовый и тем дарует надежду человечеству!..

Авелья добродушно засмеялся. Сейчас даже он более не выглядел стариком в юном теле. «Ему тоже далеко до выгорания», — подумал Данкмар. Древний марйанне казался на удивление симпатичным и лёгким в общении человеком. С ним было бы интересно побеседовать по–приятельски…

И стоило этой мысли мелькнуть в уме Данкмара, как полковник неторопливо повернулся и взглянул на него. Взгляд марйанне был пристальным и испытующим.

Ландвин высунулся из‑за двери, увидел гостя и заволновался. Но он увидел и то, что Данкмар спокоен; он был достаточно умён, чтобы не вмешиваться.

Данкмар знал, почему привлёк внимание марйанне. Совершенно уверенный в себе, он ждал развития событий.

Авелья шагнул к нему. Вероятно, он ещё не закончил расти, но уже был выше Данкмара на полголовы. Сколько тысячелетий продолжался евгенический отбор, чтобы дать столь породистое тело бессмертному воину? Евгеника строжайше, под страхом отлучения от Церкви запрещена всем, кроме марйанне… Синие глаза Авельи сузились и захолодели. Данкмар поднял голову. Авелья слегка наклонился, точно принюхиваясь. Он будто смотрел в прицел; пускай не видел , но чуял. Плотная завеса, созданная вторым зрением, обманывала высшую зоркость марйанне, но у марйанне оставалась интуиция. Военная смётка, отточенная столетиями боевого опыта.

«Сейчас», — понял Данкмар.

Сейчас.

…И гнетущая усталость опустила его плечи. Под глазами пролегли тени. Развернулась поддельная память, созданная властью безликих древних, и Данкмар ощутил её как подлинную: бессонную ночь, тяжкий труд, не увенчавшийся успехом, поражение в вечной битве честного вигилианина.

— Я знаю, почему вы на меня так смотрите, — сказал он глухо и встретил пронзающий, как кинжал, взгляд марйанне.

Авелья вопросительно наклонил голову к плечу. Лицо его было неподвижным. Где‑то на периферии зрения смертельно побледнел отец Фрей.

— Я хирург, — сказал Данкмар. – Вчера под моим ножом умер человек. Перитонит. Я пришёл… помолиться и исповедаться.

На мгновение воцарилась полная тишина. Трое в ризнице застыли, как скульптурная группа.

— Но раз мне довелось встретить вас, — продолжил Данкмар, — то я… счастлив, что могу благодарить вас… так, лицом к лицу. Вы и вправду принесли Эйдосу надежду, полковник. Вместе с Копьём.

Он нарочито убрал из голоса всякую твёрдость, и притворная слабина сыграла так, словно он был меньшим волком и подставлял горло волку–победителю. Яркие глаза смягчились, марйанне выпрямился.

Ландвин поднёс пальцы к губам. Он собирался с мыслями, хотел что‑то сказать, но не успел.

Авелья молча поклонился Данкмару и исчез.

Марйанне ушёл не прощаясь. Он двигался словно призрак, зелёно–золотая тень, гибкий, стремительный, смертоносный; он не ускорял шага, но достиг нартекса быстрее, чем минутами ранее бежавшая Камилла. Ландвин и Данкмар долго смотрели ему вслед.

Данкмар испытывал невыразимое облегчение.

Он знал, что у него хватит сил и самообладания, чтобы обмануть марйанне, он планировал, что Ландвин это увидит, что Ландвин будет ошеломлён и проникнется к наставнику глубочайшим почтением, замешанным на страхе. Он предвкушал торжество, когда мгновения его бессилия и ничтожества будут искуплены стократно. И он торжествовал, но… Но всё‑таки это было очень трудно, чудовищно трудно и очень опасно. Данкмар чувствовал себя так, словно штангу выжал. Ему хотелось сесть.