Борис Письменный - Открыватель визиологики

С девушкой, студенткой из Страсбурга, Матвей, не удержался, сказал пару фраз по--французски ко всеобщему умилению. Медсестры аплодировали, не столько самому Печкину, сколько замечательному телерепортажу, где фигурировал их госпиталь и попадались знакомые физиономии и кровати. Заскочивший на минутку доктор Мортис шепнул Матвею, что он родился в рубашке, что, говорят, сам Фил Донахью включает его в следующую передачу.

Эти слухи подтвердились назавтра. Америке нравился герой Метью Печкин. Он делался нарасхват; упоминался в телесюжетах и в печати. Происходила обыкновенная в таких случаях цепная реакция: исходный пузырек события уже не имел значения; он раздувался усилиями миллионов людей--потребителей новостей, часто вне их собственной воли. Чем больше произносили имя Печкина, тем громче оно звучало и делалось неоспоримей, а потому произносилось еще чаще. Пузырек славы раздувался в аэростат и плыл над страной, толкаясь в стаде с подобными ему раздутыми сооружениями... Матвей уже замечал, что думает о Печкине в третьем лице; это того -- знаменитого склоняли повсюду. Как это Америка жила раньше без столь необходимого персонажа?

В газетах попадались карикатуры, в которых Печкин с зонтиком--пистолетом обращал в бегство торговцев наркотиками и прочих нехороших "бэд гайс"; даже побеждал химеры инфляции и национального дефицита.

И только в русской газете один известный своим злопыхательством очеркист упоминал Чехова и обывателя, ставшего знаменитым лишь потому, что дуриком попал под тарантас. Конечно появилась кукла и эскиз -'Метью--Рейнджер'; их в спешном порядке стали штамповать на майках, штанах, на

коробках с геркулесовой кашей...

В эти дни -- кто только ни посещал Печкина. Больничная его палата превратилась в зал приемов. Марвин Фукс принес поздравительный адрес от фирмы; сообщил об успехе корабельного расчета и приятную новость о повышении Печкина по службе. Фукс разрешал не стесняться и упоминать "нашу Компанию" в интервью без всякого смущения. Появлялись и цепкие адвокаты; каждый конфиденциально убеждавший Матвея подать иск на город Нью--Йорк, сначала -миллионов на двадцать.

Однажды, с букетом алых роз, явилась пожилая русская дама со страшно знакомыми глазами. Матвей не сразу узнал в ней первую, еще институтских времен, краткосрочную жену Софку, которую он не видел с России. Софка быстро освоилась и вела себя будто они виделись только вчера. Она измазала Матвея пудрой и помадой и, пока оттирала, говорила, смеясь:

-- Прости, тяжелая косметика, как понимаешь, нужна от врага, который разглядит дефект и в королеве красоты. Для тебя бы я не штукатурилась, поверь. Ты--то меня любишь - я знаю, -- продолжала она. -- Сейчас ты свободен и -- какое совпадение -- я тоже! То есть, практически, могу быть свободна в любую минуту...-

Все побывали у него, кроме Сюзи, которая, хотя и виделась не раз в толпах визитеров, но никогда не осуществлялсь. Он ей звонил, оставлял послания на автоответчике, довольствуясь ее записанным на пленку голосом. В день, когда Матвей выписался из госпиталя; стоял в круге провожающих людей и уже привычных ему репортеров; жмурился в фотовспышках немеркнущей славы и уже был готов идти к ожидающему его лимузину, кто--то взял его сзади за палец и вытянул из круга.

-- Выбираю вас, незнакомец, -- сказала Сюзи.

Они сели в ее антикварный Фольксваген и сделали провожающим ручкой.

Сначала, чтобы переодеться, заехали на его снятую квартиру.

Солнце, как обычно, освещало хозяйкин гобелен. Матвей перечитал сверкающие золотом вышитые на нем слова -- Пришел, Увидел, Победил.-

Согласно его визиологике, это не столько 'Увидел', сколько -- 'Познал'.

- Пришел. Познал. Победил. - Так это же наш любимый комсомольский завет: -- Знание--Сила. Вот, что хотел сказать Марк Плиний или, не исключено, сам Кай Юлий Цезарь!

Все это время, снизу, с улицы, азбукой морзе -- точка-тире-точка...-клаксонила из машины Сюзи. Вдруг, она прибегает сама и кричит: -- Мат, ты только послушай, что они говорят там, по радио: -- Старушка костылем обезвредила опасного исламиста--фундаменталиста в аэропорту Кеннеди. У Нью--Йорка теперь -- другой, новый герой! -

Матвей посмотрел на нее, не шутит ли? Его притянуло магнитом; профили их совпали. -- У меня машина не запаркована...-- мычала, косила Сю глазом.

-- Ничего, -- говорил Матвей. -- Ты моя третья, последняя макушка...мы им тикет... мы им штраф...и они рухнули на груду наваленной на полу одежды.

Матвей захватил с собой из палаты листочки больничного меню, исчерканные с тыльной стороны. Первое время пытался объяснить Визиологику Сюзи, знакомым; убеждал, кипятился - Как же так! Может быть, здесь разгадка сознания -- если логика имитирует процесс зрения, то откровения наши иллюзорны, как и ошибки. Речь - пересказ видения; кино - подмена жизни. Чего не представить - того для нас НЕТ! Другие миры - не в ином пространстве и времени - в ином, не зрительном способе восприятия.