Пол Андерсон - Выбор смерти

Вдруг двое из них встали как вкопанные и пролаяли что-то на своем языке. Нейтринопередатчик — впечатляющее зрелище даже для искушенного человеческого глаза. В то время длинный, сумрачный зал был заполнен реликтами, деталями разобранных двигателей, телеметрическими датчиками, изображениями Космоса, Земли и человека на прочных кристаллах. Серые воины схватились за оружие и сгрудились в кучу.

Чалхиз выкрикнул приказ. Они приняли безразличный вид. Сам он безостановочно ходил взад и вперед, подбирал и ставил предметы, сжимал в пальцах кусочки металла и подносил к своим антеннам; подолгу вглядывался в панели управления. По его лицу ничего нельзя было прочесть.

— Итак? — сказал Теор.

— Я вижу здесь несколько диковин, способных привести в восторг дикаря, — проворчал Чалхиз.

— Ты увидишь больше. Один из жителей неба согласился появиться и лично предупредить тебя. — Теор не выказывал должного уважения завоевателям, так его инструктировал Норлак. Лицо Чалхиза оставалось бесстрастным.

Теор перешел к визуальному приемопередатчику. Конечно, это не был обычный для Земли 3V, но прибор сделан основательно, с запасом прочности, как и все, что посылалось на Юпитер, и его назначение было трудно определить на первый взгляд. Сегодня это могло сыграть на руку… Теор включил машину нетвердыми пальцами.

— Я торжественно заверяю вас: угрожать жителям неба — значит, обречь себя на уничтожение. Я попрошу одного из них показать вам живые картины того, что может с вами произойти. Ждите в молчании, пока я буду вызывать его.

Чалхиз выпрямился, но не дрожали ли его собратья, хоть немного? В Теоре зародилась надежда.

Он нажал кнопку на своем диске.

— Марк, — пропел он на взаимном языке, — Бремя пришло. Они здесь, и они ужасны. Ты готов?

Экран был пуст.

— Марк, ты готов говорить со мной?

Почва загудела и содрогнулась. По листьям кровли пробежал шелест.

— Марк, они ждут. Это Теор! Там кто-нибудь есть? Поспеши, молю тебя!

— Марк, кто-нибудь!

— Марк!

В эту минуту Чалхиз начал издавать низкое мурлыканье, что означало на Но смех. Когда он и его воины вышли, Теор все еще кричал в пустоту:

— Почему тебя там нет? Почему ты не отвечаешь? ЧТО ПРОИЗОШЛО?

— Вы сошел с ума, — твердили рефлексы Фрэзера.

— Нет, — Махоуни сел на скамью, ловя ртом воздух. Рыжие пряди потных волос липли к его лбу.

— Я видел… я был в Южном Зале «Б» и шел к главному входному люку… чтобы посмотреть, как они войдут… о, и они вошли. Взвод на трапе с пистолетами в руках, а между ними, с поднятыми руками Клем, Том, Мануэль и еще двое-трое других. Когда они вышли на посадочную, увидели меня. Мануэль крикнул мне: «Уходи!», вот что он крикнул, — «они захватили нас для старого правительства», — и один из них ударил его по голове, а командир… прицелился в меня и сказал: «Стой! Во имя… во имя закона!» Я был на углу, и спросил: «Чьего закона?», а сам отходил, отходил потихоньку назад…, а он сказал: «Правительство Соединенных… Штатов», а я еще чуток отошел, а сам говорю: «У нас с ним нет проблем». А он говорит: «Я имею в виду законное правительство, а не заговорщиков», — …а потом он увидел, что я делаю и закричал: «Стой, стрелять буду!» Но я тогда уже был близко от угла и бросился туда. Услышал, как об стену расплющилась пуля, когда я побежал. Будто кулаком ударили. Я прыгнул в первую попавшуюся трубу сообщения и… мы в западне, Марк!

Фрэзер упал обратно на стул.

Сквозь шум в ушах ему смутно подумалось: «Этого нет. Этого не может быть. Такое бывает только по тривизору. В нашей мирной жизни не может быть такой крутой мелодрамы».

Хотя нет, однажды нечто подобное случилось в Калькутте, когда он был там на военной службе. Его отделение направили туда, чтобы усмирить антиамериканский бунт. Да, это было достаточно грубо; его даже вырвало, когда огнеметы направили на толпу.

Или вот еще профессор Хоторн. Тогда Марк Фрэзер еще учился в колледже. Он был явно очень стар и знаменит, чтобы попасть в зубы секретной полиции; да и игра, в конце концов, не стоила свеч, ведь он всего лишь преподавал свою версию истории. Но он задавал студентам отрывки из Джефферсона, Гамильтона и Линкольна в ущерб Гарварду. А что беспокоило больше всего — он просил студентов рассказать ему, к чему все эти произведения привели на практике. О, конечно, те юные верзилы, которые сожгли его книги и всего его «обработали», действовали вполне неофициально, а полиция пообещала провести расследование, но в любом случае профессор умер от разрыва внутренних органов. Ну, не мелодрама ли это?