Филип Фармер: Мир Реки: Темные замыслы

Бёртон немного испугался — примерно так, как если бы с ним заговорила собака или обезьяна.

— Вы говорите на среднезападном диалекте американского английского, — ответил он. — И, кстати, неплохо. Хотя и слишком старательно.

— Благодарю вас, — ответило существо. — Я пошел за вами, потому что вы показались мне единственным, кто проявил достаточно разумности и удалился от скопления народа. Вероятно, у вас имеются какие-то объяснения этого… как вы это называете… воскрешения?

— Не более, чем у вас, — ответил Бёртон. — На самом деле у меня нет никакого объяснения вашему существованию — как до, так и после воскрешения.

Густые брови чужака изогнулись, и Бёртон понял, что таким образом тот выразил удивление или озадаченность.

— Нет? Это странно. Я мог бы поклясться, что каждый из шести миллиардов обитателей Земли слышал меня или видел по телевидению.

— Телевидению?

Брови существа снова изогнулись.

— Вы не знаете, что такое телевидение… Он не закончил фразу и снова улыбнулся:

— Ну конечно, как это глупо с моей стороны! Вы же, наверное, умерли до того, как я прибыл на Землю!

— И когда же это произошло?

Брови чужака приподнялись (Бёртон решил, что это равноценно тому, как если бы человек нахмурился), и он медленно проговорил:

— Дайте подсчитать. Пожалуй, в соответствии с вашей хронологией это произошло в две тысячи втором году после Рождества Христова. А вы когда умерли?

— Наверное, в тысяча восемьсот девяностом после Рождества Христова, — ответил Бёртон. Существу удалось вернуть ему ощущение того, что все происходящее нереально. Бёртон пробежался кончиком языка по деснам и обнаружил, что зубы, утраченные им в тот день, когда сомалийское копье рассекло его щеки, на месте. Но при этом он был обрезан, и обрезаны были мужчины на берегу реки — а ведь большинство из них кричали по-немецки, по-итальянски, по-словенски — так, как разговаривали в Триесте. В его время большинство мужчин в этих краях не могли быть обрезаны.

— По меньшей мере, — добавил Бёртон, — я ничего не помню после двадцатого октября тысяча восемьсот девяностого года.

— А-аб! — воскликнуло существо. — Значит, я покинул мою родную планету почти за двести лет до того, как вы умерли. Моя планета? Это спутник звезды, которую вы, земляне, зовете Тау Кита. Мы погрузились в состояние анабиоза, и, когда наш корабль приблизился к вашему солнцу, мы подверглись автоматическому оттаиванию, и… но вы не понимаете, о чем я говорю?

— Не совсем. Все происходит слишком быстро. Мне хотелось бы потом узнать подробности. Как вас зовут?

— Монат Грраутут. А вас?

— Ричард Фрэнсис Бёртон, к вашим услугам.

Он слегка поклонился и улыбнулся. Несмотря на странную внешность чужака и кое-какие отталкивающие физические подробности, Бёртон начинал чувствовать к нему некоторую симпатию.

— Покойный капитан сэр Ричард Фрэнсис Бёртон, — уточнил он. — В последнее время служил консулом ее величества в австро-венгерском порту Триест.

— Королевы Елизаветы?

— Я жил в девятнадцатом веке, а не в шестнадцатом.

— Королева Елизавета царствовала в Великобритании в двадцатом веке, — отозвался Монат и повернулся к реке. — Почему они так напуганы? Все те люди, с которыми я познакомился, не сомневались либо в том, что жизнь после смерти существует, либо в том, что им после смерти суждено предпочтение.

Бёртон усмехнулся и ответил:

— Те, кто отрицал жизнь после смерти, теперь уверены, что пребывают в аду за то, что отрицали загробную жизнь. Те же, кто верил, что попадут в рай, наверное, шокированы тем, что голы. Понимаете, на большинстве картин, изображающих нашу загробную жизнь, голы те, кто попал в ад, а те, что попали в рай, одеты. Стало быть, если ты воскрес с голой задницей, ты в аду.

— Похоже, вы развеселились, — заметил Монат.

— Несколько минут назад я вовсе не веселился, — возразил Бёртон. — И я потрясен. Сильно потрясен. Но то, что я вижу тут вас, заставляет меня думать о том, что все не так, как представляли себе люди. Так часто бывает. А Господь, если и собирается явиться, что-то не торопится. Думаю, для этого существует объяснение, но оно не согласуется ни с одной из известных мне концепций.

— Сомневаюсь, что мы на Земле, — проговорил Монат и поднял вверх руку с длинными вытянутыми пальцами, на кончиках которых вместо ногтей красовались толстые хрящевые подушечки.

— Если, — сказал он, — вы внимательно поглядите на небо, прикрыв глаза ладонью, вы различите рядом с солнцем другое небесное тело. Это не луна.