Андрей Плеханов - Особо опасная особь

Все дружно повернулись направо, в том числе, как ни удивительно, и Лина. И затопали к вратам вторичного шлюза. “Вот так-то, — задумалась Лина о своем, о женском, и пропустила все на свете. — Наверное, там говорили и о том, что делать ей. Впрочем, и так ясно, что делать, — то, что скажет Умник. Как и всегда”.

— Юр, — шепнула она на ходу, — я все прослушала. Что нам делать?

— Потом объясню. Не болтай в строю.

Техгруппа добралась до лабораторных блоков и разделилась на звенья по пять человек. Таким образом, вместе с Юрием, Линой и Симоновым оказалось еще два спеца (так называли себя люди, входящие в техническую группу). Симонов заметно оживился, перебегал от звена к звену, что-то объяснял, не по-военному эмоционально размахивая руками. Наконец отправил всех по местам и вернулся обратно. На экране в шлеме Лины появилось его изображение.

— Что-то не очень я понимаю, зачем меня сюда привезли, — заявила Лина. — Я думала, что буду объяснять и показывать, где и что тут находится, а вы и сами прекрасно разобрались что к чему.

— Разобрались? — Макс усмехнулся. — Да тут неделю разбирайся — не разберешься. Аппаратура уникальная, причем половина ее — производства оборонной американской промышленности, а еще четверть — русской сборки. Ума не приложу, как все это можно было купить или украсть и вывезти сюда, и не привлечь при этом никакого внимания. Большой вопрос: зачем Дельгадо все это затеял?

— Я же говорила — он хотел переделать себя. Чтобы стать совершенным и наслаждаться жизнью.

— Он так тебе и говорил? — прищурился Симонов.

— Ну да, конечно.

— А о колонизации планет разговор был?

— И об этом тоже. Но потом оказалось, что это враки.

— Похоже, все-таки не враки. Пойдемте, кое-что вам покажу.

Они прошествовали через третий блок, где содержались стансовские ксенобионты. Симонов сообщил, что герметичность контейнеров сохранилась, автономность их работы не нарушилась, но некоторые животные, увы, погибли. Они прошли мимо стеклянных террариумов — маленьких, средних, больших и просто огромных. Лина уже видела это инопланетное чудо, и все же сердце ее снова громко забилось от восторга. Стансовские растения напоминали земную подводную фауну — такую, какая встречается на коралловых рифах. Анемоны, кораллы, морские лилии, губки причудливых форм и пышной яркой расцветки — вот на что это походило. Растения выжили, и мелкие зверюшки тоже, а вот крупные животные умерли. Пальцеглаз лежал на спине, запрокинув уродливую голову, раскинув ноги и задрав вверх когтистые передние лапы. Он не разложился, а высох, превратился в мумию. Он умер, но сила его осталась. Он передал ее Лине, сила осталась жить в ее мышцах, ее переделанных генах.

Лина остановилась, постучала пальцем по толстому стеклу, словно надеясь, что зверюга вдруг оживет и вскочит на ноги.

— Пальцеглаз равнинный… — проявил эрудицию Симонов. — Кластеры этого хищника — главный компонент геноприсадки при создании форсфайтеров.

— Я знаю, — печально произнесла Лина. — Он здесь, у меня внутри. Он спасал меня много раз. Жаль, что он умер. Его надо было отвезти обратно на Станс и выпустить на свободу. Он заслужил это.

— Представляю, во сколько обошлась бы такая гуманная акция… — улыбнулся Симонов.

— А русские на Станс летают? — спросила Лина. — Или только китайцы?

— Русские летают куда угодно, — встрял в беседу один из спецов КБК. — Я вот, к примеру, был на Стансе два раза. Здорово там, красиво, экзотика всякая — супер, глаз не оторвешь! Только ходить трудно — сила тяжести в полтора раза больше, чем на Земле. И обработка долгая — каждый раз, когда на корабль возвращаешься, час в скафандре паришься, пока его снаружи отскребут и щелочью отмоют. Они, эти стансовские организмы, опасные очень, но щелочи они не выдерживают.

— И как же вы туда попали? — поинтересовалась Лина, умирая от зависти.

— Посылали меня, — туманно сказал спец.

— Кто посылал?

— Подразделение Комитета биологического контроля в составе официальной российской научной экспедиции, — пояснил Симонов. — Для изучения планеты и сбора образцов. Международный лимит для каждой страны — четыре недельных экспедиции в год. Я тоже был на Стансе. Один раз, правда. Но впечатлений хватило.

— А на Мирте был?

— На Мирте? Что там делать? — Макс пожал плечами. — Там же нет жизни. Все летают на Станс, остальные планеты малоинтересны.

— Это неправильно, — категорично заявила Лина. — Мирта — самая интересная планета. Там нет жизни, зато есть вода и кислород. Нужно только засеять все это…