Александр Плонский - Будни и мечты профессора Плотникова

Да, самые яркие жизненные впечатления Плотников связывал с двумя "Па..." - Памиром и Парижем. Одно и другое было для него словно плюс-минус бесконечность. Высокогорная пустыня с ее необозримыми инопланетными ландшафтами, целомудренными нравами, замедленным темпом жизни, казалось бы, непримиримо противостоит красочному легкомыслию, порочности и пресыщенности гигантского муравейника, в котором роль юрких, неутомимых букашек играют люди. Но при всей несхожести этих двух "Па..." они являют собой диалектическое единство противоположностей; им в равной мере присущи красота и величие...

В Париже Плотников побывал лишь однажды, за несколько лет до Памира, и провел там четыре незабываемых дня. Что может оставить в памяти короткая туристическая поездка? Но ведь вспышка молнии почти мгновенна, а высвеченная ею картина иной раз запечатлевается на всю жизнь.

Плотникова всегда забавляли туристы, заносившие в блокнот каждое слово гида, наивно восторгавшиеся красочной витриной, парадным фасадом, неоновой рекламой, пестрой и для неискушенных глаз беззаботной уличной толпой. Они напоминали ему ограниченного от природы, но очень старательного студента, принимающего за абсолют каждую строчку учебника.

Сам Алексей Федорович не насиловал никогда свою память информацией, которую можно в любое время с куда большей объективностью извлечь из справочника или энциклопедии. Он не вел дневников, о чем, впрочем, иногда сожалел. На первых порах снимал слайды и кинофильмы, оседавшие потом в коробках. Изредка просматривал их, но всякий раз оказывалось, что воспоминания более ярки и жизненны. Уличная память в конфликте с фактами, слайды лишь возбуждали досаду и желание убрать коробку подальше, забыть о ее существовании.

Потом фотоаппарат и восьмимиллиметровая кинокамера вообще были заброшены. Сознавая невозможность получить за несколько дней детальное представление о стране или городе, Плотников предпочитал представлению впечатление, причем впечатление интегральное, обобщенное, как бы состоящее из отдельных крупных, слегка размытых мазков, напоминающее яркостью и фрагментарностью витраж или мозаичное панно.

В Париже у Алексея Федоровича был знакомый - Владимир Алексеевич Гарин. Незадолго до этого его назначили в ЮНЕСКО на довольно крупный пост директора департамента (начальника отдела).

Гарин дал Плотникову свой парижский адрес, хотя вероятность воспользоваться им представлялась обоим равной нулю.

Но вот, назло теории вероятностей, Алексей Федорович шагает по вечернему Парижу, легко ориентируясь в его планировке, минует ярко освещенную площадь Согласия и выходит на фешенебельную Де ла Мот Пике. Ощущение такое, будто город давно и хорошо знаком, много раз виден, исхожен из конца в конец. А в этом доме, ну конечно же, живет Гарин!

Темный подъезд, в глубине рубиновая точка. Плотников на ощупь движется к ней, протягивает руку, инстинктивно нажимает - оказывается, это кнопка лифта. Вспыхивает неяркий свет. Алексей Федорович заходит в кабину, и свет за его спиной гаснет.

Как только лифт остановился, зажегся плафон на лестничной площадке.

Дверь открыла жена Гарина.

- Ты посмотри, Володя, какой у нас гость! - позвала она, глядя на Плотникова так, словно тот вышел не из лифта, а из летающей тарелки.

Их знакомство было почти шапочным, но, встречаясь за границей, знакомые становятся приятелями, приятели - близкими друзьями, друзья почти родственниками. Плотников явно перешагнул через пару ступенек прием ему оказали родственный.

Утром Гарин подъехал к отелю на бирюзовой "Волге". Насколько легко ходить по Парижу, настолько трудно водить машину - одностороннее движение превращает улицы в лабиринт. Владимир Алексеевич минут сорок колесил вокруг отеля, прежде чем сумел к нему подъехать.

И вот уже Гарин ведет машину, а Плотников, с развернутым на коленях планом Парижа, командует "налево-направо", точно штурман во время ралли.

За эти четыре дня они объездили и исходили весь город. В Булонском лесу Алексею Федоровичу посчастливилось самому ненадолго пересесть за руль.

Спал он три-четыре часа в сутки. Расставшись с Гариным, бродил по улицам, пока не валился с ног. Побывал в Лувре, Музее современного искусства и Соборе инвалидов, ухитрился заблудиться ночью на Монмартре и спрашивал дорогу у стайки веселых женщин, выпорхнувшей из погребка, а те, видимо, не поняв ломаной английской речи, смеялись и одаривали его воздушными поцелуями.