Роберт Уилсон - Вихрь

Облачность мешала разглядеть столб дыма, поднимавшийся над Вокс-Кором, но две из четырех черных башен находились так близко от нас, что могли служить ориентиром. Постепенно туман рассеялся, а к полудню растянуло и тучи, и мы услышали шум моря.

При свете дня Трэя разговорилась — наверное, повлияли медикаменты, которые она себе ввела, опять две ампулы. Видимо, они заменяли ей потерянную «Сеть» — тогда я не знал еще, чем она была для Трэи. Тем не менее ее самочувствие ухудшалось, это тоже было очевидно. Как только мы свернули лагерь, она принялась болтать, причем это был не столько разговор, сколько нервный и рассеянный монолог — в былые времена, в совсем других краях, я бы назвал его «кокаиновым». Я слушал ее, не перебивая, хотя половина из того, что она говорила, была для меня бессмыслицей. В те редкие моменты, когда она умолкала, шум ветра в кронах деревьев казался особенно громким.

Она рассказала, что родилась в рабочей семье в далеком подветренном углу Вокс-Кора. У ее матери и отца были нейронные интерфейсы, благодаря которым обоим оказались доступны десятки квалифицированных профессий в сфере «управления инфраструктурой и внедрения новых технических средств». Каста, к которой они принадлежали, была ниже «менеджерской», зато они гордились своей универсальностью. Трэю с рождения готовили к работе в группе психотерапевтов, ученых и врачей, чьей единственной задачей было взаимодействие с выжившими, которых подбирали в экваторианской пустыне. В качестве «терапевта-связного», приставленного лично ко мне (и знавшего ровно столько, сколько можно было извлечь из метрик — имя и дату рождения, а также то обстоятельство, что я исчез в Арке Времени) она должна была владеть разговорным английским, который был в употреблении еще десять столетий назад.

Язык она выучила благодаря Сети. Но Сеть дала ей гораздо больше словаря, целую вторую личность — набор имплантированных воспоминаний, синтезированных из документов двадцать первого века и передаваемых из интерактивного узла, подключенного к ее спинному мозгу сразу после рождения. Она называла свою вторую личность «имперсональной» — не просто внедренным в нее лексиконом, а целой жизнью, с соответствующим контекстом мест и людей, мыслей и чувств.

Основным материалом для создания этой имперсональной личности послужила женщина по имени Эллисон Пирл, родившаяся в Шамплейне, штат Нью-Йорк, вскоре после конца Спина. Дневник Эллисон сохранился в качестве исторического документа, и Сеть синтезировала из записей этого дневника имперсону для Трэи.

— Когда мне нужно какое-то английское слово, я беру его у Эллисон. Она обожала слова и любила их записывать. Скажем, слово «апельсин». Это фрукт, которого я никогда не пробовала и даже не видела, а Эллисон любила апельсины. От нее я получила слово и понятие — нечто округлое и яркое, апельсинового цвета, вот только вкус его мне неизвестен… Но подобные воспоминания опасны. Их приходится держать под контролем. Без нейронных сдержек Сети личность Эллисон начинает давать метастазы. Место моих собственных воспоминаний занимает ее память. Это… сбивает меня с толку. Дальше будет только хуже. Препараты помогают, но только на время…

Трэя много чего наговорила. То, что я понимал, звучало как будто убедительно. Я ей верил, поскольку голос ее звучал очень по-американски, речь была расцвечена выражениями прямиком из дневника Эллисон Пирл — больше им неоткуда было взяться. Получили объяснение и песенка, которую она безотчетно напевала, и ее приступы рассеянности, и то, как она застывала, уставившись в пространство и наклонив голову, словно прислушиваясь к голосу, которого я не мог слышать.

— Знаю, эти воспоминания ненастоящие, это созданная Сетью комбинация фактов давних времен, но даже от одного разговора о них появляется странное чувство, как будто…

— Как будто что?

Она обернулась и впилась в меня взглядом. Наверное, только сейчас спохватилась, что разговаривала вслух. Зря я ее перебил.

— Как будто я нездешняя. Как будто все это — какое- то невероятное будущее. — С досады она топнула ногой по мокрой земле. — Как будто я здесь чужая. Как ты.

Перед закатом солнца мы подошли к краю острова. Именно к краю, а не к берегу. Здесь становилась очевидной искусственность этой суши. Оставив позади лес, мы вышли на поляну и приблизились к каменному обрыву. Голая скала уходила вертикально вниз на добрые пятьсот футов. Недалеко, всего в миле от нас, начинался следующий остров архипелага Вокс.