Юрий Брайдер - За веру, царя и социалистическое отечество

Очнулся Рид на матрасике, который прежде служил постелью хозяйскому псу, недавно скончавшемуся после одного неудачного эксперимента.

Человек в здравом рассудке улечься на этот блошиный рассадник никак не мог, а посему соответствующие выводы напрашивались сами собой… Но, с другой стороны, Рид не ощущал никаких мук похмелья. Голова его была свежей, жажда не мучила, тошнота не досаждала. Вот только все, что предшествовало отходу ко сну, напрочь выпало из памяти.

— Как самочувствие? — поинтересовался Богданов, успевший наполнить экстрактом псилоцибе уже с полдюжины реторт.

— Бывает и лучше. — Рид сел. — Хотя я ожидал чего-то гораздо худшего.

— Какие выводы следуют из нашего опыта? — Богданов одел очки и раскрыл лабораторный журнал. — Опишите, пожалуйста, ваши ощущения.

— Одну минуточку… — Рил попытался внимательно вслушаться в свой организм. — Вам простыми словами или научными?

— Как угодно. Но желательно без мата.

— Велика была доза?

— Один миллиграмм.

— Тогда пишите: употребление одного миллиграмма препарата спустя четверть часа вызывает у человека средней массы состояние, сходное с алкогольным опьянением, однако без видимых негативных последствий, свойственных последнему.

— Если вы пришли в норму, продолжим опыт. — Богданов отложил свое неизменное вечное перо в сторону. — На сей раз увеличим лозу псилоцибе вдвое.

— Не лучше ли будет пригласить добровольца со стороны? — Джон Рид пошел на попятную.

Богданову это весьма не понравилось. Самому себе он, по слухам, и вторичную холерную сыворотку прививал, и свиную кровь переливал, и даже пытался пересадить семенные железы обезьяны.

— Вы хотите огласки? — воскликнул ом. — Если нет, так потерпите еще немного. Кроме того, для чистоты эксперимента необходим один и тот же испытуемый. Дабы потом не пришлось делать скидку на индивидуальные особенности организма.

Делать нечего — пришлось Риду снова лакать эту гадость, тем более что инициатором эксперимента с грибом был он сам.

Кивком поблагодарив Богданова за душенную фразу: «Простите, но здоровья пожелать вам не могу» — и сдержав рвотный позыв, Рид стал дожидаться результатов действия двойной дозы псилоцибе, которые, учитывая предыдущий опыт, могли быть самые непредсказуемые. В тягостном молчании прошли и четверть часа, и еще столько же, но симптомов опьянения все не появлялось.

Время тянулось невыносимо медленно, словно его лишали не тайные силы вселенной, как это следовало из новейшей теоремы молодого немецкого физика Эйнштейна, а те самые заезженные клячи, которые вывезли из «Крестов» бочку с нечистотами.

Внимательно приглядываясь, а главное принюхиваясь к обстановке лаборатории, Джон Рид все больше убеждался, что оставаться в столь мерзком месте и дальше решительно невозможно. Затея с грибами оказалась дурацкой авантюрой, недостойной порядочного человека, а про недавнее знакомство с балтийским моряком Пашей Дыбенко противно было даже вспоминать.

Но сильнее всего Рида раздражал сам Александр Александрович Богданов. Вскоре он пришел к вы воду, что тот весьма напоминает собой вурдалака не первой свежести. Недаром ведь так интересуется переливанием крови… Действительно, редкий урод. Да от него, наверное, лошади на улице шарахаются.

— Мы. помнится, не закончили обсуждения моего романа. — Богданов говорил, словно сопли жевал.

— А чего его обсуждать, — фыркнул Рид . — Это не роман, а тоска зеленая. И охота вам было на него время тратить.

— Возможно, вы и правы. — с подозрительной легкостью согласился Богданов. — А какую литературу, извольте узнать, вы почитаете за образец?

— Да никакую. Везде тоска. Один дурак сочиняет скучнейшую книгу, а другие дураки ее читают, словно иного занятия нет. Тьфу!

— Так вам и Шекспир не нравится?

— Этот хуже всех. Читаешь его, и отравиться хочется. Как Джульетта. Или удавиться, как Дездемона.

— А чего все же хочется больше — удавиться или отравиться? — с иезуитской ухмылочкой продолжал выпытывать Богданов.

Подумав немного, Рид ответил:

— Больше всего — удавиться.

— И, кроме этого, вы не испытываете никаких других желаний? Только откровенно.

— Если откровенно, то абсолютно никаких. Удавиться, удавиться и еще раз удавиться.

Поняв, наконец, в чем именно состоит главная цель его жизни, Джон Рид ощутил громадное облегчение. Мир оставался грязной помойкой, прежнее существование выглядело стыдобищем, отвратительным был даже сам факт принадлежности к роду человеческому, но радовало хотя бы то, что со всем этим предстояло расстаться в самое ближайшее время.