Юрий Брайдер - Хозяева Острога

Свою ошибку лизоблюды поняли лишь тогда, когда предпринимать ответные меры было уже поздно. Темняк находился на территории, контролируемой Смотрителями, и убить его там было то же самое, что без очереди отправить на верхотуру.

Главари лизоблюдов пытались заставить своих соратников перенести схватку на Бойло и соединенными усилиями извлечь оттуда Темняка — хоть живого, хоть мертвого — но сие было почти невыполнимо. Во-первых, бадюжата, уже доказавшие свои боевые качества, не собирались отступать. А во-вторых, на задуманную операцию просто не оставалось времени — незримая стена, отделявшая Бойло от всех остальных улиц Острога, должна была вот-вот встать на своё место.

Именно это вскоре и случилось, о чём возвестил характерный глухой хлопок, до сих пор вызывавший у Темняка непроизвольную дрожь. Легкая рябь, пробежавшая в воздухе, на мгновение исказила фигуры лизоблюдов, уныло застывших по ту сторону стены.

— Поздравляю с прибытием на Бойло, — сказал Темняк бадюжатам, поневоле разделившим его участь. — Но только не надо падать духом. Впереди вас ждет не смерть, а начало новой жизни. В самое ближайшее время мы встретимся на верхотуре, а пока кому-то из вас придётся убить меня.

Учитывая предыдущие договоренности, за это деликатное дело обещал взяться старший из братьев — Сапыр.

Едва только Темняк вновь появился в покоях Хозяйки (да не один, а в сопровождении целой свиты, гордость которой составляли три сына Бадюга), как Зурка бесцеремонно накинулась на него:

— Где ты пропадал столько времени? Стервозу уже вовсю забирает! Пылает страстью, словно свечка.

— Сейчас займусь ею, — пообещал Темняк. — Только перекушу немного. Прямо умираю от голода. Знала бы ты, что мне за эти двое суток пришлось пережить!

— Не знаю, но догадываюсь, — произнесла Зурка ледяным тоном. — В следующий раз, когда западёшь на какую-нибудь потаскуху, намордник на неё надевай. Или на себя самого. Вся рожа искусана, стыдно смотреть.

— Это следы смертельной схватки, а не любовных утех, — стал оправдываться Темняк. — Как ты могла подумать обо мне такое!

— Я о тебе как раз хорошо думаю, — возразила проницательная Зурка. — В смертельной схватке ты бы никого до своей рожи не допустил. Это уж я знаю! А тут всё получилось наоборот. Сначала ты позволил какой-то мерзавке обласкать себя, а уже потом она тебе испортила портрет. Я-то женский укус от мужского всегда отличу!

— Ладно, сейчас не время для скандалов, — Темняк напустил на себя деловой вид. — Займись пока вот этими ребятами, а я побегу к Стервозе. Чую, истосковалась она по мне!

— Это уж точно, — съязвила Зурка. — Жаль только, что у неё зубов не имеется… Ну ничего, со временем я сама за всё рассчитаюсь, — она оскалила свои острые жемчужные зубки.

— Кстати, меня никто не спрашивал? — поинтересовался Темняк, уплетая хозяйскую размазню.

— А как же! Заглядывал друг дорогой.

— Который? Их у меня много.

— Тот самый, который перед твоей отлучкой наведывался.

Речь, безусловно, шла о Тыре, и эта новость настроения Темняку не добавила, скорее наоборот. В самое ближайшее время на верхотуру должны были прибыть гонцы лизоблюдов, что грозило вполне предсказуемыми последствиями. Упреждая их (и гонцов, и последствия), нужно было форсировать события, благо нынешнее состояние Стервозы этому вроде бы благоприятствовало.

— Если тот человек появится снова, скажи ему, что никаких известий обо мне нет, — попросил Темняк. — Сгинул, как иголка в куче “хозяйского дерьма”. Можешь для приличия пустить слезу.

— Я-то слезу пущу, да он не дурак. Обязательно тебя выследит.

— Это мы ещё посмотрим! Я ведь не клоп какой-нибудь. Я очень-очень кусачий клопище! — Ущипнув Зурку за тугую ляжку, Темняк умчался.

Состояние, в котором с некоторых пор пребывала Стервоза, ещё раз подтверждало версию о том, что любое разумное существо, пусть даже достигшее наивысшей стадии прогресса, будет всегда подвержено таким тривиальным страстям, как любовь, ненависть, ревность, зависть, гордыня и чадолюбие.

Более того, по мере эволюции от скота к богу, ранимость души будет постоянно возрастать, и со временем болезненная рефлексия, меланхолия, самобичевание и фрустрация станут основными категориями нравственного состояния человека или любого другого разумного существа.

В этой ситуации окажутся бесполезными и антидепрессанты, и психоаналитики, и гипнотерапия, и алкалоиды. Так будет продолжаться до тех пор, пока медики не научатся ампутировать душу — главный источник внутреннего дискомфорта.