Софья Непейвода: Наследники предтеч. Освоение

— Как будто анестетики способствуют их развитию… — задумчиво потянула я.

— Именно так. Но почему? — Росс нахмурился. — Надо поставить новые опыты. Проверить, какое время можно применять эти травы без пагубных последствий. И, заодно, проверить все остальные анестетики и противовоспалительные — вдруг найдем безопасный.

Зеленокожий с головой ушёл в работу, судя по всему, изо всех сил пытаясь отвлечься от тяжёлых мыслей. Больше он не срывался, по крайней мере, на моих глазах, но спать стал неспокойно: часто стонал, ворочался, кричал и даже плакал во сне. Никто из нас не мог и не стал бы винить Росса — необычные свойства «лекарственных» трав невозможно было предсказать, да и другие люди тоже ошиблись. Но зеленокожий не мог простить сам себя и смириться с неприятным открытием. Он сильно сдал, стал больше работать и меньше отдыхать. В конце концов, не выдержав, мы подобрали аргументы и с трудом доказали Россу, что своей гибелью (которая неминуема, если он продолжит жить в таком режиме) он не облегчит судьбу других людей.

— Та небольшая сила, которая у нас есть — не в нашей смерти, а в том, чтобы жить как можно дольше, — сказал Илья.

— Быстро такие опыты всё равно не поставишь. И решение быстро не найдёшь, — добавила я. — Это дело даже не дней, а недель, месяцев, а то и лет.

— Лучше двигаться медленно, но верно, чем пробежать кросс и потерять всё, — заметил Сева.

— Всем нелегко, и я уверен, что твои силы ещё понадобятся. Причём не только твои. Нам жизненно важно не просто высыпаться, не просто отдыхать, а иметь резерв сил. Иначе, когда действительно понадобятся какие-то срочные действия, мы не сможем их осуществить, — подвёл черту под разговором Дет.

Росс согласился и изменил режим, даже воспрянул духом, но ещё долгое время по ночам его мучили кошмары.

Кстати, через некоторое время выяснилось, что хирург был прав: через неделю после того, как в Волгограде перестали принимать лекарства, смерти прекратились, и даже те больные, которых уже признали безнадёжными, перешли в разряд просто тяжёлых. Но вот работоспособность людей снизилась ещё больше, из-за чего даже простые дела иногда затягивались на несколько дней.

Росс с Надей с новыми силами окунулись в медицинские исследования, и вскоре зеленокожему удалось совершить первый значительный шаг вперёд. А именно — заразить один из видов некрупных зверьков теми амёбами, что вызывали сильную непроходящую диарею. Убедившись, что болезнь развивается схожим образом, мы очень обрадовались: теперь появилась возможность испытывать сильнодействующие средства без риска убить человека. А учитывая, что первые тесты либо не давали нужного результата, либо приводили к гибели не только болезнетворных амёб, но и животного — наличие достаточного количества подопытных, особенно таких, которыми можно пожертвовать, ещё важнее, чем может показаться со стороны.

Отпущенный на свободу больной фей то шёл драться к местным здоровым, то возвращался в лагерь и устраивался отдыхать у молоденького серебристого лешего. Самое поразительное, что уже через трое суток после того, как самец оказался на воле, загадочная болезнь прошла, как будто её и не было, а в крови появились личинки насекомых.

— Вот что интересно, — заметила я, сравнив мазки изначально здорового и поправившегося фея. — У бывшего больного личинки маленькие, как будто одновозрастные, а у здоровых встречаются разные. И они должны были как-то проникнуть в организм.

Дальнейшее сравнение образцов крови здоровых и больных фей, моей и прусов позволило сделать любопытные выводы. И у меня, и у прусов личинки насекомых могли размножаться на личиночной стадии — по крайней мере, у них присутствовало нечто вроде развитых половых органов, хотя и с очень небольшим количеством яиц. А вот у кровяной живности фей не наблюдалось ничего подобного — половая система очень сильно недоразвита и никаких признаков её функционирования. Поймав и посадив в клетку поправившегося самца, я брала пробы крови по два раза в день. Личинки выросли, достигли размера, раза в четыре большего, чем максимальный у меня или прусов… а потом исчезли из крови. Точно такая же закономерность прослеживалась с естественным репеллентом: его действие усиливалось изо дня в день, а когда личинок не стало — резко пропало.

Проанализировав запись, я поняла, что дерутся феи не просто за территорию, а охраняя её конкретное место: невысокий кустарник. Именно к нему и пытался пробраться вновь отпущенный самец. Более того, он некоторое время терпел побои, упрямо пробираясь к заветному растению, и сбежал только через добрых четверть часа. Снова поймав больного фея, вернула его в клетку, чтобы проследить, достаточно ли такого краткого общения для поправки. А ещё внимательно понаблюдала за здоровыми феями и загадочным кустом. Выяснилось, что вокруг него вьётся целый рой совсем мелких, едва видимых глазу мошек. Феи достаточно часто посещали куст и позволяли мошкам бегать по своему телу. Что, если именно эти насекомые и есть взрослая форма кровяных защитников? Тем более, что наблюдение за пойманным самцом подтвердило предположение: уже к вечеру в его крови удалось обнаружить очень мелких личинок, а через трое суток, когда они подросли, начала появляться защита от гнуса. Чтобы окончательно подтвердить теорию, мы отнесли клетки с больными феями к кусту и продержали их там, не выпуская, около получаса. И через несколько дней все «больные» начали вырабатывать естественный репеллент.