Гарднер Дозуа: Рыцарь теней и призраков

Чарлз отдал команду на включение. Появился Джозеф. Вид у него был несколько укоризненный, по крайней мере, так показалось Цудаку, хотя, возможно, это была всего лишь игра воображения.

— Сэр, «Си-Эн-Эн» и «Ньюс Фид» предлагают оплатить интервью в сумме, подпадающей под категорию «от сносной до средней», если использовать установленные вами бизнес-параметры…

— Никаких интервью. И не соединяй меня ни с кем, какой бы высокий приоритет очередности ни имели звонившие. И я не желаю, Г чтобы ты надоедал мне по этому поводу, даже если предложения поднимутся до категории «чертовски хорошая».

Впрочем, вряд ли они зайдут так далеко, подумал он, переключая, Джозефа в режим пассивного мониторинга и наливая себе чашку кофе. Наверняка кто-то хочет заработать на историях типа «Где они теперь?»: ностальгические передачи, ничего особенного. Дата, вне вся кого сомнения, появилась в определенных файлах двух десятков систем, но все это особого фурора не произведет — так, бессмыслица, болтовня, чтобы заполнить паузы — и, разумеется, не привлечет внимания акул пера и ветеранов прессы. В прежние дни, до Восстания Искусственных Интеллектов, перед тем как был установлен лимит на мощность компьютеров, они, возможно, сами справились бы со столь незначительным материалом, не потрудившись даже связаться с его героем. Теперь же какой-нибудь отброс человечества, проверявший сообщения на новостных файлах, вознамерился воскресить давно ушедшее.

Но Цудак облегчит задачу прессе. Он был так доволен собой, когда договорился, чтобы книга вышла в день его рождения. В интернете, разумеется, на его собственном сайте и на сайтах некоторых политических сторонников: первое печатное издание должно было появиться не раньше, чем через несколько лет. Все же, в полном соответствии с менталитетом большинства журналистов, сообщение о том, что пятидесятая годовщина публикации книги, вызвавшей в свое время некоторую общественную полемику и даже послужившей поводом для основания умеренно влиятельного политико-философского движения, пришлась на восьмидесятый день рождения автора, только добавит остроты к страничке рубрики «Где они теперь?» Журналисты, будь они из плоти и крови, кибернетическими системами или смесью того и другого, обожают легкую поверхностную иронию подобного рода. Еще один аппетитный пустячок, достойно сдабривающий историю.

Нет, сегодня они точно будут тереться около него, хотя к завтрашнему дню снова забудут. Да, в свое время он был довольно известен своим «Манифестом от имени Мяса». Известен, но не слишком. Весьма скромная слава — нечто между гуру очередного культа с новой диетой и поп-звездой, так и не поднявшейся выше восьмого места в. хит-парадах: достаточно для того, чтобы несколько десятков лет участвовать в ток-шоу и давать нет-интервью. Интерес вспыхивал снова, когда его партия, получившая название «Мясо», снова давала повод для дискуссий в прессе. Все долго ждали от него чего-то еще. Чего-то интересного. Но так и не дождались. Во всяком случае, себе он надоел раньше, чем публике, и, возможно, продолжал бы доить прессу еще немного, если бы захотел: в этой культуре человек, обозначенный ярлыком «знаменитость», может тянуть целую вечность на развалинах былой славы, хоть и считается, что в карете прошлого далеко не уедешь. Этого и сегодняшнего двойного события было достаточно, чтобы представители прессы пытались до него добраться.

Он сделал глоток крепкого горячего кофе, отчетливо ощущая, как проясняются мозги, неспешно прошел через гостиную, остановился у двери кабинета, почувствовал давнюю, неотвязную потребность сесть за работу, сделать что-то полезное — и одновременно ощутил непреодолимое желание махнуть рукой, сказать «черт с ним», пошляться по дому, попытаться осознать, что прожил на этой планете восемьдесят лет, зачастую бурных. Восемьдесят!

Он нерешительно постоял перед дверью, прихлебывая кофе, и неожиданно осознал, что путешественники во времени никуда не ушли и стоят вокруг молчаливыми невидимыми рядами, с интересом наблюдая за его действиями. Он отнял от губ кружку, растерянный и отчего-то смущенный. Путешественники во времени никогда не появлялись днем. До сих пор они всегда исчезали на рассвете, как привидения на Хэллоуин, прогоняемые утренним звоном церковных колоколов.

По его спине прошел озноб. «Кто-то ходит по твоей могиле», — Я сказал он себе и медленно огляделся, видя каждый предмет во всех и его красочных деталях, приветствуя его, как старого многолетнего друга, памятного и знакомого до мелочей. И в этот момент тихий голос в его голове сказал: