Гарднер Дозуа - Рыцарь теней и призраков

— Но… — начал он.

— Никаких «но»! Кто знает, что произойдет через сто лет? Через двести? Через тысячу? Может, наши потомки снова станут хозяевами, догонят искусственные интеллекты или даже превзойдут их? Может, наши судьбы разительно изменятся. Может, мы выработаем нечто вроде симбиоза с ними. Всякое может случиться. Но прежде чем наши потомки получат шанс на какую-то судьбу, они должны выжить! В этом случае перед ними открываются такие возможности выбора, представить которые сейчас крайне трудно. Но если человечество вымрет, о каких возможностях можно говорить?

Волна усталости нахлынула на него. Цудак бессильно обмяк на стуле.

— Есть вещи куда более важные, чем выживание, — обронил он. Эллен замолчала, пристально глядя на него. Она раскраснелась от гнева, на лбу выступили крошечные капельки пота, волосы слегка растрепались. Он ощущал запах ее плоти, резковатый мускусный аромат тела, густой, пряный, донесшийся сквозь сорок потерянных лет, ударивший в скрытый центр мозга, для которого время не значило ничего, который не сознавал, что его владелец уже очень стар и что прошло целых сорок лет с тех пор, как до него в последний раз доносилось это сильное потаенное благоухание.

Мощный прилив желания подкрался и захватил его так неожиданно, что Цудак неловко отвел глаза. Как совестно, что она увидела его таким — угасающим, сморщенным, сгорбленным, уродливым. Старым.

— Ты снова собираешься отказать нам, верно? — выдохнула она наконец. — Черт возьми! Ты всегда был самым высокомерным, упрямым сукиным сыном на свете! Вечно доказывал свою правоту. И, что хуже всего, всегда считал себя правым! Не терпел ни возражений, ни компромиссов!

Она раздраженно тряхнула головой.

— Будь ты проклят! Неужели ты хоть раз в жизни не способен признать свою неправоту? Хотя бы раз!

— Эллен, — пробормотал он и, тут же осознав, что впервые за сорок лет произнес ее имя вслух, впал в некое подобие ступора. Потом вздохнул и начал снова: — Ты просишь меня предать мои принципы, все, что я отстаивал, разрушить собственными руками построенное мной…

— Да пропади они пропадом, твои принципы! — выкрикнула она. — Переживешь! Человечеству твои принципы не по карману! Пойми, мы говорим о жизни. Если ты все еще жив, всякое может случиться. Кто знает, какую роль ты можешь сыграть в нашей судьбе, глупый упрямый кретин! А вдруг именно от тебя зависит все? Если проживешь еще немного, разумеется. Мертвый — ты всего лишь труп с принципами. Конец истории!

— Эллен… — повторил он, но она нетерпеливо отмахнулась, явно не желая ничего слышать.

— В смерти нет ничего благородного, Чарли, — свирепо прошипела она. И ничего романтичного. Представь, сколько всего ты мог бы сделать в оставшиеся годы! Думаешь, что смертью докажешь свою правоту и, отказавшись выбрать жизнь, останешься в памяти потомков чистым, принципиальным и возвышенным?

Она подалась к нему, плотно сжав губы.

— Ну так вот, выглядишь ты последним дерьмом, Чарли. Поизносился. Разваливаешься прямо на глазах. Ты кончаешься. И, повторяю, в этом нет ничего благородного. Мышцы дрябнут, волосы выпадают, соки высыхают. От тебя плохо пахнет.

Цудак залился краской стыда и отвернулся. Но она неумолимо подвинулась еще ближе.

— Какое уж тут благородство! Это просто глупо! Ты же не отказываешься чинить машину, пробежавшую много миль. Ремонтируешь, зовешь жестянщика, красишь, заменяешь фабричные детали и при необходимости разбираешь по косточкам и собираешь заново. И она бегает. Потому что иначе на ней далеко не уедешь. И кто знает, как далеко она сумеет тебя завезти?

Цудак едва не забился в угол. Но Эллен не унималась:

— Продолжаешь воображать себя Фаустом, а Баки Бага — Мефистофелем? Или твое эго раздулось настолько, что в ход пошли такие герои, как Иисус и Сатана? Но все не так уж просто. Может, самый верный моральный выбор — поддаться искушению, а не бороться с ним. Совсем не обязательно играть по старым правилам. Быть человеком может означать только то, что пожелаем мы!

Очередное озеро тишины разлилось вокруг, и они оказались на самом дне — достаточно глубоко, чтобы утонуть. Наконец она тихо спросила:

— Ты что-нибудь слышал о Сэме?

Чарлз пошевелился, потер лицо руками.

— Ничего. Вот уже много лет. Ни слова. Не знаю даже, жив ли он еще.

Она издала странный, похожий на вздох звук.

— Бедный малыш! Мы тянули его, каждый в свою сторону, пока он не сломался. Похоже, и я всегда стремилась быть правой, верно? Ничего не скажешь, идеальная пара, ты и я! Неудивительно, что он при первой возможности удрал от нас обоих!