Адам-Трой Кастро - Невидимые демоны

Чудовище звали Эмиль Сэндберг, в его файле содержалась масса бессмысленных фактов, касающихся жизни молодого человека, и никаких объяснений, что же заставило его заняться хладнокровным убийством аборигенов. Сэндберг прожил двадцать четыре стандартных земных года, был экономическим беженцем из потерпевшего крах промышленного содружества, находившегося на границе Конфедерации. В психологической характеристике сообщалось, что его эмпатия и воображение — на нижней границе нормы; иными словами, человек-пустышка, сумевший каким-то образом показать очень высокий результат в индуктивном мышлении, а потому принятый, пусть и мелким клерком, в состав дипломатической миссии.

Он провел на Катаркусе три года, сумел завязать не слишком близкие, но вполне приятельские отношения со своими коллегами; его считали достаточно квалифицированным специалистом в области торговли с представителями семи других народов, путешествующих в космосе и имеющих здесь свои посольства.

К Сэндбергу хорошо относились — как относятся к людям, которые никому не мешают. Никто не мог с уверенностью сказать, что знает его. Его называли серым, незаметным, лишенным индивидуальности. Скучным. И не обнаруживали никаких признаков психической болезни. Однако выяснилось, что по крайней мере шесть раз за время пребывания на этой планете он спускался в подземные колонии туземцев, выбирал одного и методично резал его на куски. Это могло продолжаться до бесконечности, если бы представитель делегации Рииргаана не оказался свидетелем одного из убийств Сэндберга.

Корт договорилась о встрече с рииргаанцем сегодня днем, а кроме того, должна была представить свои соображения по поводу данного дела местному межвидовому Совету. Если ей повезет и Совет продемонстрирует благодушие, она сумеет убедить их, что один психически больной индивидуум не может считаться характерным представителем целого народа. Но будет трудно. После катастрофы в Хоссти, кризиса на Штоке и резни в посольстве на Влхане — трех инцидентов, случившихся в прошлом году — дипломатическое сообщество больше не желало верить в добрую волю надменных хомо сапсов.

Представительство людей не имело собственной тюрьмы, поэтому Сэндберга поместили в наспех переоборудованный бокс клиники посольства. Охранял его тощий и робкий служащий посольства, вооруженный лишь криогенным распылителем пены. Он не прошел специальной подготовки, необходимой для охранника, и чувствовал себя крайне неловко. Он смущенно открыл дверь перед Корт. Убедив Китобоя, который ужасно беспокоился о ее безопасности, что сопровождать ее нет никакой необходимости, Андреа Корт вошла в камеру одна. Прежде чем человек на кровати успел отреагировать на ее появление, она быстро огляделась, заметив несколько бумажных книг и сканер для текстов.

Заключенный радостно улыбнулся посетительнице, словно давней знакомой, встал и протянул ей руку:

— Привет.

— Привет, — сухо сказала она, демонстративно не замечая руки. Сэндберг, обреченно пожав плечами, сел на койку.

— Может, присядете?

— Спасибо. — Она осталась на ногах. — Я проделала длинный путь, чтобы встретиться с вами, Эмиль.

Он ухмыльнулся, и она тут же изменила свое мнение по поводу его улыбки — она была не дружелюбной, а нахальной.

— Фу-у-у. Бюрократизм.

— Андреа Корт. Представитель юридического совета Дипломатического корпуса.

— Махровый бюрократизм, — сказал он, и его улыбка стала еще более кривой. — Надо сказать, долго же вы сюда добирались, мэм.

Корт, которая провела последние два месяца, страдая от высокого тяготения, с которым никак не желал мириться ее желудок, совсем не хотела вспоминать о своем путешествии.

— Ну, в конце концов, я здесь. Сэндберг оглядел ее с головы до пят.

— Не знаю, как мне к этому отнестись, мэм. Ну… вы симпатичная и все такое, мне нравятся ваши ножки, но вас ведь послали сюда, чтобы вы проследили за тем, как меня будут линчевать, не так ли?

И об этом человеке говорят, будто он лишен индивидуальности?

— Я не прокурор, Эмиль.

— Возможно, и нет, но я по глазам вижу: вы мечтаете оказаться среди присяжных. — Сэндберг весело, без намека на горечь рассмеялся, демонстрируя, что ему плевать на все мнения, кроме собственного. Потом похлопал рукой по матрасу рядом с собой. — Я не собираюсь к вам приставать, дорогая. Но ужасно хочу, чтобы вы сели. Иначе я просто сверну шею, разговаривая с вами.