Николай Басов: Проблема выживания

Тем более что лесостепь вокруг оказалась почти привычной, в которой Ростик вырос и прожил всю свою жизнь. Примерно те же рощицы, перебитые полями и луговинами, примерно те же холмы, овражки, речушки и буераки. Только на Земле было меньше странных деревьев и всякой необычной живности.

А тут ее в самом деле хватало. Из-под колес машины то и дело прыскали в разные стороны какие-то существа, от которых даже у далекого от биологии Ростика иной раз глаза лезли на лоб, как, например, от мыши размером с небольшую косулю. Внезапно Пестель сказал:

— Ты заметил, насекомых тут нет и в помине?

Верно, богомолов и кузнецов, ни прозрачных, ни каких-либо других, тут не было, они скопились только вокруг городского заграждения.

— Знаешь, мне кажется, поверхность тут очень похожа на ту, что была у нас дома, на Земле.

— Как это? — не понял Пестель.

— Вот там, — Ростик указал рукой, наклоняясь к другу, чтобы легче было перекричать рев мотора и свист ветра, — дома есть овраг. Мы мальчишками еще с того откоса катались. И тут тоже что-то очень похожее, хотя земля уже красная, не наша. А вон там — озерцо, из него течет ручей. Здесь посуше, но и тут, я заметил, что-то вроде русла наметилось.

Пестель кивнул.

— Понимаю, такое впечатление, что схожесть поверхности явилась кодом, который перенес Боловск со всеми обитателями в это... В эту...

Он не знал, как закончить.

— Вот только там у нас, — Рост указал на здоровенную низину, — железнодорожный вокзал. А тут...

— Там сделали насыпь под рельсы, а раньше тоже было что-то вроде естественного котлована, — пояснил Пестель. — Мне дед рассказывал.

— Насыпь? Что ж, пожалуй.

Внезапно между ними вклинился Антон. Он вежливо раздвинул их своими тяжелыми плечами, не заметив, что прижал всех троих к бортам машины с силой кузнечного пресса. Впрочем, никто ничего не сказал, смотреть вперед в самом деле было интересно.

Они миновали небольшой взгорок, и из-за его округлого бока появилась рощица с красно-коричневыми, как осенью, круглыми деревьями. В Версале садовники могли позавидовать такой аккуратности.

— Как пудели, — сказал Антон со смехом. — Ну, только красные, конечно.

Ассоциация была слишком далекой, Пестель вздохнул.

— Жаль, я не ботаник.

— Ботаники должны быть в универе, — подсказал Ростик.

— Ведущие погибли во время трагедии на станции, а остальные... Как и я — студенты.

Плохо, решил Ростик, очень плохо. Почему-то ему показалось, что они сумеют тут выжить, приспособиться и использовать этот мир себе на пользу, а не во вред, если каталогизируют, опишут, обмыслят его. И сделать это должны были самые умные из них, самые обученные. Потеря навыков мышления, умения накапливать знания должна была обернуться неминуемой катастрофой.

Вдруг они выкатили на огромную проплешину, покрытую мелкими трещинками, совершенно красную, как несвежее мясо. Антон поерзал, все-таки стоять гурьбой было неудобно, но машина пошла по естественному шоссе ровнее, поэтому стало как бы легче. Он спросил:

— Ребята, а мы не на Марсе, а?

Пестель даже хрюкнул от досады.

— Не валяй дурака, там то же Солнце. А тут...

— Да что тут? — Никто Антону не ответил. — И где это — тут?

— Чтобы это понять, нужен Перегуда, — ответил Ростик. — А он не торопится обсуждать свои гипотезы.

— Нет, в нем просто осторожность серьезного ученого говорит, — попытался защитить астронома Пестель.

Внезапно Дондик, который до этого мирно сидел на сиденье рядом с водителем, полуобернулся и, перекрикивая шум двигателя, спросил из низкой дверки кабины:

— Кто такой Перегуда?

Он все слышал. Для ребят это оказалось открытием, им-то казалось, что они полностью изолированы. Это впечатление создавалось давлением ветра в лицо, свистом в ушах, пылью, летевшей в глаза. Ростик пояснил:

— Директор обсерватории.

Дондик разочарованно покрутил головой.

— Он темнит что-то, не говорит того, что думает.

Пестель, которому Перегуда определенно нравился, снова вступился:

— Товарищ капитан, он просто не любит говорить о том, в чем не уверен. У него такая школа, такая выучка. Тем более...

Внезапно машина ухнула вниз, потом, резко задрав нос, рванула, как самолет, в серо-бурое небо. Мотор отчаянно взревел, заскрежетал... Сзади, громыхнув металлом, упал чей-то автомат. И машина заглохла. Ее колеса, зашуршав по мелким камешкам, поехали вбок. Потом она встала окончательно.

— Догазовался, Чернобров? — спросил Дондик.