Николай Басов - Рождение гигантов

Почему-то сейчас это казалось вполне исполнимым делом, тем более что вода стала холодной и в тех местах бушуют зимние шторма... Зимние холода обещали снизить активность викрамов, а следовательно, они не будут отходить от своих подводных городов в шхерах слишком уж далеко. А что касается штормов... Касатки ориентировались в самых бурных волнах с легкостью балерины, вздумавшей перейти знакомую сцену. Зато для викрамов этот постоянный гул и волнение моря, множество появляющихся во время ненастья течений снижали способность видеть, слышать и понимать, что вокруг происходило. Так что сейчас, если бы не раны Лео с Ростом, самое время смотаться на разведку.

И все-таки, когда они дошли до устья реки, стало ясно, что на такой подвиг Рост не способен. Причем именно Ростик, а не его Лео, его гигант, его касатка. Левиафан как раз вполне допускал такую пробежку. Крюк в пару-тройку тысяч километров, хотя, может быть, и побольше, не казался ему страшным... После похода вниз по реке Ростик понял — если довольно скоро ему не окажут грамотную медицинскую помощь, если его не отлечит мама, или Чертанов, или еще какой-нибудь человеческий эскулап, он на всю жизнь не просто охромеет, но, пожалуй, даже существенно потеряет подвижность. Потому что у него временами дико болел позвоночник, а это могло означать много разного, но все с очень скверными последствиями. Рост с грустью вспомнил Евиного летуна. Его способность лечить наездника во много раз превосходила аналогичную у Левиафана. Видимо, лабиринт, наделяя вновь рождающихся гигантов неким набором способностей, все-таки вносит некие изменения в предыдущую программу. Может быть, не совсем удачные с точки зрения человека.

Когда они вышли в море и в полной мере насладились его чистотой и соленой пряностью, когда наконец стряхнули с себя последние капли тяжелой, пресной и замутненной, излишне текучей и неверной речной воды, Рост сам попробовал поохотиться. Это было необходимо, чтобы понимать, в каком он состоянии, в какой мере может верить своему по-прежнему не приходящему в норму телу. И вынужден был признать, что в драки им лучше не вступать, хотя по скорости с викрамами и другими морскими чудищами они уже вполне могли соперничать.

И следовательно, к заливу следовало идти не в попутном течении, которое находилось в полутысяче километров восточнее, а через спокойную воду. Почти там же, где они шли на экраноплане, когда возвращались прошлой осенью с грузом луковиц ихны.

Конечно, это требовало чуть больше усилий, потому что вода тут была ровной и не несла касаток вперед, но это обещало меньше встреч с местными обитателями, да и косяки морских рыб, по вкусу которых обе касатки немного соскучились, здесь выглядели плотнее и больше.

В общем, они пошли по широкой дуге. Как оказалось, этот путь был наилучшим еще и потому, что восточнее их пути, примерно в том районе, где течение было бы для них наиболее благоприятным, уже через два дня перехода они обнаружили немалые стаи океанских викрамов. Те расположились странными пятнами, возникающими в сознании Роста, когда он пытался своими криками определить их расположение. Внешне они как бы просто плавали, но стоило сопоставить их маневры с расположениями рыбных косяков, как становилось понятно — они ждут именно касаток, которые прорвались к Гвинее. Потому что ничего общего с кормежкой, охотой или другим практическим значением эта расстановка не имела. Зато при желании они могли догонять Роста с Михайловым с легкостью, от которой иногда становилось неприятно, — так бывает неприятно от присутствия слишком умного врага, от которого можно ожидать необычных ходов, превосходящей тактики и чрезмерной целеустремленности.

В целом этот переход проходил гораздо спокойнее, чем их путешествие на Гвинею. То ли они научились избегать ненужных трудностей, то ли зима действительно была временем замирения океанских глубин, разумеется, относительного.

Волны иногда поднимались значительные, почти до метра, тогда Михайлов, не испытывающий никаких трудностей, кроме голода, начинал перепрыгивать через них, поднимая тучи брызг, и приглашал принять участие в веселье. Для Ростика это было трудновато, но он понимал напарника. Если бы он мог, тоже, пожалуй, попрыгал... Потому что это было здорово. Даже серое полдневное небо не наводило свою обычную тревогу, а солнышко так феерически здорово просвечивало воду, разрисованную пеной, что иногда хотелось запеть.