Герман Дробиз: Последняя пуля

Вот оно — чудо полета: сочиняю стихи! Кто бы мог подумать? Возможно — некоторое несовершенство формы, но что вы хотите: я всего лишь горячая капля свинца, взвинченная скоростью до эйфории…

«Очарованная пчелка» — как вам это нравится?.. Интересно, работает ли сейчас поэтическое воображение у него? Возможно, и он представляет меня злой горячей пчелкой, которая вопьется ему в грудь и ужалит. А может быть, я для него — гроза, молния, выскочившая из узкой синей тучи, непостижимое явление природы, гром среди ясного дня. Не исключено, однако, что у него техническое мышление, и он воспринимает меня объективно: тело параболического сечения, разогнанное до скорости в восемьсот сорок метров в секунду, разогретое до трехсот восьмидесяти градусов по Цельсию и, благодаря этим незаурядным параметрам, способное пронзить биологическую массу на глубину восьмидесяти сантиметров. Это последнее ограничение могло бы спасти живое существо, поместившее свои жизненно важные органы на большей глубине; но таковых, кажется, нет; что до людей, то поставьте их в затылок друг к другу, и я дойду до третьего, лишь четвертый останется неуязвим.

Лицо его искажено гримасой. Тут и страх, и ненависть, и, отдадим должное, — мужество, проглядывает даже вера в какие-то убеждения. Милый мой!

Верить можно только в меня, только я — неотразимый аргумент в споре, единственная надежда победить в столкновении идей. Если бы не я, жизнь на планете превратилась бы в бесконечную и бесплодную дискуссию, ибо сколько людей, столько представлений о личном благе и общественном устройстве, и еще никто никого не убедил в своей правоте одним говорением слов. Чтобы прекратить деятельность мозга, вырабатывающего идеи, противоположные вашим, бесполезно прибегать к словам. Эту работу быстро, аккуратно и дешево может выпот-нить небольшое металлическое тело вытянутой формы, пушенное с определенной скоростью. Пуля. Я.

Над поляной летит бабочка. Медленно вздымаются огромные оранжево-черные крылья. Жаль невинное создание, но мне не дано распоряжаться своей трассой Я ударяю воздушной волной, вдавливаю крыло, прожигаю в нем огромную дыру — и все это за четверть его взмаха…

Он, видимо, что-то кричит. За то время, что я лечу, губы его успевают немного округлиться — для какого-то звука.

Я приблизилась. Вижу грязные струпья на щеках. Напрягшийся кадык. Вижу мельчайшие складки одежды. Тусклую латунную пуговицу нагрудного кармана.

Только бы не угодить в нее, это будет слишком больно. Но нет, к счастью, я пройду рядом. А ветхая ткань дли меня такая же преграда, как облачко для самолета. Обнажилась кожа. Прожигаю ее, меня обволакивает густой дым, и… страшный удар! Кость! От чудовищной боли я расплющиваюсь, но ненависть прибавляет сил: грызу, буравлю, проламываю ребро, стало немного легче, но существенно упала скорость. Втискиваюсь в мягкое, булькающее. Клокочут сосуды. Мясистый мешок вздувается и опадает, врезаюсь в него, застреваю…

Красное, багровое, больше ничего не видно. Вокруг все шипит, кровь омывает и охлаждает меня. Теряю сознание…

Через некоторое время прихожу в себя от приглушенного скрежета лопат.

Слышу, как на нас сыплются камни и комья земли. Теперь это его могила. А моя могила — его сердце. Но он-то умер, а я похоронена заживо и обречена на вечные муки, на холод, неподвижность и тишину. Вот цена счастливой секунды полета, вот награда за верность долгу… Все это телесное, мягкое, окружающее меня, превратится в прах и смешается с землей. А я буду ждать годы и годы, и века, пока подземная влага не разложит мой свинец на окислы и не превратит меня тоже в мертвое ничто.

Так и происходит. Идут годы. Сырость покрывает меня незаживающими язвами. Я жива только воспоминаниями: полет, синее небо, цветущая поляна, стихи… Мое горячее дыхание плавит крыло бабочки, снова — небо…

Я никогда не увижу небо. Годы идут. Десятки? Сотни? Не знаю.

Но вот, с некоторых пор, начинаются слуховые галлюцинации. Знакомые звуки: рев двигателей, лязганье металла. Они глухо доносятся сквозь толщу земли. Нет, это не галлюцинации! Однажды земля вздрагивает; внезапно — мощный сдвиг, подъем, падение — рушится туча земли, песка и пыли, и среди этих частиц падаю я. Потом все успокаивается, пыль садится, и я вижу… небо!