Николай Полунин - Край, где кончается радуга

Куда идти, он не знал и пошел влево, потому что там было тише. По обеим стенам до самого потолка висели картины. Их вообще было много в этом доме, но лишь теперь он мог приглядеться как следует. Вот это похоже на Дега, а вот то - почти идентичный Ван-Гог. А вот - рисунки в стиле Кокто. Но именно в стиле, не более. Подлец Ткач, ну ничего ведь не рассказал действительно стоящего. Конспиратор чертов. Но тогда у них тут все и впрямь на порохе. Не очень, правда согласуется с только что виденным, хотя... Может быть, пир во время чумы? Надо же, попал. Как хоть город называется, узнать. Постой! Они же... Они же здесь были с нормальной кожей!!! Вест остановился под очередным шедевром. Ну да, ну да. Шеллочка беленькая, тот пожилой, Мастер, он розовый, в углу, помню пьянь какая-то, тоже - нос сизый, физия буро-малиновая, затылок кровяной, апоплексический, все как полагается... Ткач, Ткач... Ну вот, еще одно, что я без тебя узнал. Вест поковырял ногтем полотно, под которым остановился. Чешуечка легко отскочила. Старое. Ему пришло в голову, что это может быть подлинник. Ценность. Чей бы ни был, какого мира, но подлинник, но - ценность. А я ее ногтем. Кстати, в этом случае картина должна быть на подключении. Он осторожненько заглянул за холст. Там было много пыли, и болтались хвосты мочала, на котором шедевр висел. Вест отошел на шаг. вгляделся. М-да. Что ж это я живописи-то ни черта не понимаю. Отличить, скажем, Дюрера от Пикассо отличу, но чтобы понять... Ну, пейзажик и пейзажик, что он там хотел выразить, поди разберись. А если все они подлинники? Здесь-то она есть, эта сеточка, черт, как ее... Плевать, решил он. Впереди темнота сгущалась. Вдоль стены стали попадаться мягкие диванчики, а там, в конце, где было темнее всего, на диванчиках копошились. Подойдя ближе, он понял, что там делают, и поскорее свернул в первую попавшуюся боковую дверь. В этой комнате, круглой, посредине стоял стол, тоже круглый, и тяжелые кожаные кресла обрамляли его. А вокруг были книги. Гораздо больше, чем он видел за последнюю неделю. Гораздо больше, чем он видел за всю жизнь. Он решил, что книги это самое то, что надо, и хорошо бы запереться здесь на пару суток и как следует почитать. Он опасался лишь, сумеет ли он их прочитать, все-таки разговор разговором, а чтение он мог не усвоить. Хотя безграмотный плакат на входе прочел, и можно надеяться... На дверцах шкафов поверх изящной фурнитуры были навешаны массивные замки. На всех. Вест погладил стекло, за которым стояли книги. Переплеты одинаковы, академические, безлично-незыблемые. Весту расхотелось читать эти книги. Пройдя библиотеку насквозь, он долго искал выход, одновременно стараясь не приближаться к эпицентру жизни этого дома, путался и натыкался в темноте на предметы и пробегал освещенные места. Он не нашел ни выхода, ни лестницы на первый этаж, ни хоть какой-нибудь мелочи, нарушающей однообразие комнат, заваленных, завешенных и заставленных шедеврами и ценностями. Наконец он швырнул в викторианское, а может, елизаветинское, окно викторианским же. а может, елизаветинским, табуретом и спрыгнул в ночь. Ему совсем некуда было идти. Город. Перекресток Пятой и Шестнадцатой. Утро. (Продолжение) Ребята сидели кружком у казенника и резались в кости. Вест остался дежурить у окна. Чего у них не отнять, подумал он, так это хладнокровия. У меня все поджилки трясутся, а им хоть бы что. Они так же переругивались над ставками и бросками на явке у Мятлика, и когда ждали в засаде Гату на Двадцать восьмой, и в Квартале, еще до того, за войлоком Наумовой норы. Дьюги ощерился, покопавшись в кармане, и метнул через стол пару "заветных" - чего так-то сидеть, мужики... Собственно, они заполняют костями весь досуг. А ну-ка Ален? Гляди, сидит со всеми, куда только спесь подевалась, оглядывается слишком часто, все-таки нервничает, ну да его тоже понять можно, кому-кому, а ему живым попадаться совсем противопоказано. Да, Гату, нам не простят... ...Я пришел к Крейну на четвертые сутки. Единственное имя, которое мне дал Наум, и я спрашивал всех встречных-поперечных. Как правило, на меня действительно пялились, тут ты мне, Наум, не соврал. Крейн оказался милой, щуплой и лопоухой тварью с добрыми глазами и сохлой ногой - из таких и получаются первостатейные книжные черви. Напоил, накормил, простым, человеческим, кашей какой-то, больше все равно ничего не было, и первый вопрос: а что за книги я видел у Абрахэма? Вы понимаете, Вест, у него есть такое, что, что... я не знаю просто. И стоит! Вы понимаете, стоит! Ему не надо! Он изредка перед гостями бахвалится, если кто понимает, вам бы тоже показал, не сбеги вы. У него есть вещи, которые невозможно найти, которых нигде нет, которых вообще нет,- а у него есть! Ну, я понимаю, там, живопись, коллекционные сервизы, мебель, но книги-то, книги!.. Он просто негодяй, вы слышите, негодяй! Это нужно всем! Всем! А он набил шкафы и повесил замки, у него там, знаете ли, замки... ах, да, вы видели... Короче, Крейн Кудесника знает, да его многие знают, личность темноватая, все махинирует, достиг на поприще меновой торговли монополии в Городе - на черном рынке, разумеется, - но погубит его тяга к роскоши либо друзья разорят, прихлебатели, это уж как пить дать. А он, Крейн, несколько раз, наскребая по крохам, выменивал у Кудесника редкие книги - одиночными операциями Кудесник, хоть и широкая душа, а никогда не брезговал.