Николай Полунин - Орфей

Рядом с моей тарелкой, стукнув, очутилась чашка янтарного чаю, лег пирожок.

- Тресни, Игореха, чайку, пирожком заешь, если водки не дают.

- В честь какого такого праздничка?

- А такого, что у меня день рождения, может быть. Приоделся вот, вишь? - Сверкнув фиксой из рандоли "под золото", Правдивый отер пот. Интересно, что Правдивый - это его фамилия, как, по крайней мере, он сам утверждает.

- Тогда твое здоровье, Ж.-П. Расти большой. Сколько стукнуло?

- Сам ты "жэ" и то же самое "пэ". Чего пристал?

- Говорю, похож ты на звезду французского кино.

- Сам знаю. Девки проходу не давали. А то, бывало, идешь в Чернигов, так после Могилева их по Гомельской области - тьма. Берешь на "плече". Так, слышь, трасса там то вверх, то вниз, она, зассышка, старается, а я...

- Ларис Иванна с Бледным. - Я толкнул Правдивого в бок, чтобы заткнулся. Мне осточертели эти его байки.

- Опять она с ним? - У него даже пот высох.

- А что такого?

Правдивый глядел на приближающуюся пару.

Слоноподобная, но не лишенная определенного шарма Ларис Иванна и ее спутник, бледный, хрупкого вида молодой человек. "Юноша бледный со взором горящим". Под закинутыми назад всегда словно мокрыми черными волосами у него неестественно блестели огромные, чуть не во всю радужку, зрачки.

- Слушай, а он не того? Ни красным царством, ни "снежком", ни "голубой леди", ничем таким не балуется? Есть тут возможность?

- Другая у него леди. Значит, опять...

Правдивый не следил за своим голосом и говорил не хрипло и не сипло. Не так, как старался обычно. Я с удовольствием наблюдал за ним.

- Здравствуйте, мальчики.

Появляясь в паре с Бледным, Ларис Иванна всегда блистала в роскошном шелковом кимоно цвета глубокого сапфира. На Юноше бывал модный мешковатый пиджак со спущенными плечами и чуть-чуть длинноватыми рукавами. Ларис Иванна подняла пухлую ладошку с пальчиками-сосискам и, приветливо поиграла ими, оканчивающимися каждый перламутровым коготком. При этом широкий рукав съехал до локтя величиной с колено нормальной женской ноги, и на лилейной коже открылась длинная непристойная ссадина во все предплечье. Вся правая сторона дивного лица располневшей шемаханской царицы была тщательно запудрена и превышала по размерам другую половину. Кокетливая улыбка получилась несколько кривоватой.

- Александр, застегнитесь, - велела она Правдивому, - что за манеры?

- Он новорожденный, Ларис Иванна, - пояснил я. - Расслабляется чаем.

- О! - Она притормозила, и Бледный остановился также, приникая к могучему плечу. Они всегда так ходили, если вместе с утра. - Это же необходимо отметить! Какая досада, что нет хотя бы шампанского!

- Позвольте, я угощу вас чаем, - с готовностью предложил Правдивый. Самовар - это вещь! Что хорошо, всегда горячий. С медком, с вареньицем, с ватрушечкой-пампушечкой... - Его замаслившийся взгляд перебегал по таким близким необъятным холмам и долинам под кимоно.

- Ах, мне нельзя мучного совершенно.. Бледный шепнул ей что-то, и они уплыли в свой угол.

- Неужели он ее тоже е...т? - глубоко задумавшись, проговорил Правдивый, отхлебывая чай.

- И бьет. Видал?

- Чего, ...а. Нет, то не ручная работа.

- Что ж тогда? Все лицо раздуло. Синяк.

- Что ты понимаешь! Был бы фонарь, так где? А! - под глазом. Под каким? А! - под левым, потому что справа прилетел. Лучше молчи, если не рулишь. На асфальтовую болезнь похоже, вот на что. Шла-упала. Но он... спирохета бледная.

- Что у вас тут за клички, понять не могу? Ты Правдивый, он Бледный...

- Но! У меня - сколько повторять? - фамилие. Это у него, у змея, погоняло поганое. Да он и есть бледный, чо, не видишь?

- А может, и у него, как и у тебя, - девичья, чин-чинарем? Не говорил он?

- Ты вообще видел, чтобы он вслух разговаривал? Только Ларке на ушко шмурыг-шмурыг, и она за ним, как та цыпочка...

- Ну, положим, я-то не видел, а может, кто еще? Тот же Сема или Кузьмич. Или Ксюха здесь дольше всех? Может, они знают?

- Слушай, ты. Писатель. (Черт меня дернул рассказать. Новичок, что вы хотите.) Ты или, понимаешь, засунь свой поганый язык себе в жопу, или отзынь от меня. У нас здесь вопросов не задают. Сегодняшний день твой, за Ворота не вызвали, так Богу молись, от радости пляши и все, и не порть праздник.

Правдивый сильно разозлился, но говорил тихо.

- Без году неделя, а туда же. Вон Сема идет, с ним толкуй, вы два сапога пара.

Худой кадыкастый Сема замер на пороге, привыкая после света к полутьме. В его голове застряли сосновые иголки и трава. Увидел нас с Правдивым, устремился в нашу сторону.