Гордон Диксон - Жизнь коротка

— К стене, все трое, — скомандовал Марио.

Мы повиновались; Кэрол прильнула ко мне. Сумасшедший Джулио попытался тоже уцепиться за меня, но был отвергнут — за минуту до смерти я имел право на привередливость.

— Так-то лучше, — сказал Марио. — Теперь я сам осмотрю товар.

Он пошел к машине, все еще вращающейся на хорошо смазанной оси, и, прикрываясь ружьем, заглянул в отверстия. Когда он наконец вышел из будки, его лицо было мертвенно-бледно. Он двигался на нас, беззвучно шевеля ртом, и я крепче прижал к себе Кэрол, ожидая выстрела.

Марио, казалось, никого не замечал. Он снял с крюка керосиновую лампу и негнущейся рукой швырнул ее в центр машины. Раздался звук разбивающегося стекла, и пламя стало лизать сухую древесину.

— Идиот! — взревел я. — Что ты делаешь?!

— Вы увидите, что я делаю. — Держа меня на прицеле, он один за другим побросал все фонари. Деревянный обод колеса ярко запылал, и я буквально почувствовал, как картины, шестьдесят моих Лиз, сморщиваются, обугливаются и превращаются в никчемный пепел.

— Псих! — перекричал я треск пламени. — Ты даже не понимаешь, что ты наделал!

— Отлично понимаю, синьор, — спокойно отозвался Марио. — Я уничтожил мерзкий порнографический фильм.

— Ты!.. — прохрипел я как бесноватый. — Но ты самый испорченный тип из всех, кого я знаю! Ты пытался обобрать меня с первой секунды нашей встречи, ты грабишь свою бедную старую маму, торгуешь женщинами и наркотиками и готов идти на убийство! Ты даже не можешь спокойно проехать по улице, не задавив собаку!

— Все, что вы сказали, правда, синьор, — с достоинством ответил Марио, — но это не мешает мне быть патриотом. Это не мешает мне преданно любить славную Италию.

— Да? Какого черта ты тут мелешь про патриотизм?

— Великий Леонардо — самая выдающаяся личность в истории. Он гордость моей родины — но скажите, синьор, что будет думать мир об Италии, когда станет известно, что бессмертный Леонардо вот так продавался? Что скажут о нации, чей благороднейший художник тратил святой гений на… — его голос задрожал от душевной боли, — на средневековых проституток?

Машина с треском развалилась, взметнув облако искр. Пещера наполнилась дымом догорающего дерева.

Марио указал на выход.

— Вот и все, можно идти.

— Разве ты не собираешься нас убивать?

— Уже не нужно. Даже если у вас не хватит ума молчать, вам никто не поверит.

— Пожалуй, ты прав. — Я с новым интересом посмотрел на Марио. — А тебя не мучает сознание, что только что ты потерял шестьдесят миллионов долларов?

Марио пожал плечами.

— Между прочим, в связи с имевшими место событиями, если вы хотите вернуться в Милан на машине моей мамочки, вам придется доплатить небольшую сумму…

Задумчиво глядя на меня, Кэрол потягивала коктейль.

— Ты вел себя очень смело, несмотря на ружье.

— Невелика заслуга. Судя по всему, Сумасшедший Джулио никогда его не заряжал. — Я улыбнулся Кэрол через пламя свечи. — Ведь он не покупал даже батареек для фонарика.

— Все равно ты смелый. Я была поражена.

Так она вела себя весь ужин. Я напомнил Кэрол, что оставшаяся в Лос-Анджелесе картина сделает ее богатой женщиной, но и тогда ее странное поведение не изменилось. Очевидно, события прошедшего дня наложили свой отпечаток и теперь вызвали такую реакцию.

— Это кажется почти невозможным, — еле слышно проговорила она.

Я сжал ее руку.

— Постарайся забыть. Главное, что мы выбрались из пещеры в целости и…

— Я говорю о Моне Лизе, — перебила Кэрол. — Тот трюк, который она проделала со своей… м-м… своим реквизитом. Интересно, мне бы это удалось?

Я залпом допил бренди.

— Не сомневаюсь.

— Давай пойдем в мою комнату и убедимся, — неожиданно хриплым голосом произнесла Кэрол.

Я попытался глотнуть бренди из пустого стакана и едва не раздавил его зубами. Блеск в ее глазах говорил мне, что это не шутка.

Будучи истинным джентльменом, я не могу рассказать, как прошел остаток того вечера, но скажу вам одно: стоит мне увидеть репродукцию Моны Лизы и ее знаменитую улыбку, как я тоже начинаю улыбаться.

Тертлдаву очень не повезло в России, его возможная популярность «убита» публикациями не самых удачных произведений в не самых удачных переводах. Глубоко веруя, что оптимизм, пусть даже часто проистекающий из неведения, лучше пессимизма, я именно этой повестью хотел бы закончить сборник. Любовь, приключения, юмор… вещь так и просится на премию! Увы, никаких премий она не получила. Присуждение премий и у них связано с мышиной возней — вот, пожалуйста, очередной повод для оптимизма!