Николай Чадович - Бастионы Дита

Здесь нет ни дня, ни ночи. И под низким слепым небом идет беспрестанная борьба с врагом, непобедимым хотя бы по причине абсолютной неясности своей природы. С тем же успехом можно сражаться с процессами горообразования или с дрейфом материков. Стихия есть стихия, в особенности когда ее порождают силы куда более могущественные, чем циркуляция атмосферы или тектонические сдвиги. Если банальный смерч способен не только раскатать по бревнышку твой дом, но в придачу еще и осыпать золотым дождем из разоренного клада, то какое же разнообразие сюрпризов может принести нарушение пространственно-временных связей даже на весьма ограниченной площади. Я видел, как на мес-те пустырей возникали дворцы, похожие на огромные цветные сталагмиты, а людная улица превращалась в мезозойское болото. Прошлое и будущее врываются в наше настоящее, как песчаные барханы заметают цветущий оазис.

Я не знаю своего реального возраста и все реже вспоминаю имя, данное мне при рождении. Я словно Агасфер обречен на вечные и бессмысленные скитания по чужим постылым дорогам. Я прошел миров больше, чем есть колец на моей титановой кольчуге, которую давно ношу по привычке, как носят амулеты или перстни. В разные времена и в разных странах я был каторжанином и воином, знахарем и верховным владыкой, охотником на опасных зверей и механиком при невообразимых машинах, каменотесом и советником иерархов самого разного калибра. Меня то возвеличивали как бога, то проклинали как демона смерти. Где-то в безумной дали остались основанные мной города, а также руины городов, мной разрушенных. Я способен без вреда для себя идти сквозь огонь, терпеть нестерпимую боль и заживлять на собственном теле тяжелые раны. Немного найдется тварей, с которыми я не мог бы справиться голыми руками. Шрамы делают мою кожу похожей на шкуру вола, издохшего под кнутом погонщика. Я утратил столько друзей, что сейчас боюсь заводить новых. Та, которую я любил сильнее жизни (до сих пор не знаю, кем она была — женщиной, богиней или дьяволом), заплатила за нашу связь слишком дорогую цену. Мой единственный сын стал чудовищем, предназначенным для уничтожения других чудовищ. Даже не упомнить всех темниц, в которых мне пришлось побывать. Я сиживал в земляных ямах и высоких крепостных башнях, таскал каменное ярмо и деревянные колодки, добывал серебро в глубочайших подземельях и собирал в болотах яйца смертельно опасных пресмыкающихся. Десятки раз меня приговаривали к смерти. Я видел предназначенную для меня плаху, слышал рычание голодных зверей, домогавшихся моей плоти, и отпускал грехи своим палачам. Но никогда раньше мне не приходилось попадать в переплет, подобный нынешнему.

Я знаю свой путь в пространстве и времени, но сейчас безнадежно увяз как в первом, так и во втором. Но самое страшное не это. Сохранив и приумножив телесные силы, я одряхлел душой. Все уже, кажется, было в моей жизни, и я давно перестал удивляться чему-либо. Печально, если аромат цветущего сада, лазурь бездонного озера, женская прелесть, доброе вино и азарт поединка больше не волнуют тебя. Как несчастны бессмертные! Придет ли когда-нибудь конец моим скитаниям? Смогу ли я найти покой? По-настоящему можно любить только тот дом, в котором прошло твое детство, тот воздух, что опьянял тебя в юности, ту женщину, вместе с которой до дна испил чашу печалей и радостей, того сына, которого носил на руках. Все остальное — тщета. Вечный бродяга способен любить только самого себя. А я не могу даже этого.

Лишь в слепяще-белой, насквозь промерзшей стране, где не существовало другой защиты от холода и ветра, кроме безостановочного, упорного движения, тень надежды однажды посетила меня, когда высоко-высоко в бесцветном, прозрачном как льдинка небе промелькнула едва заметная пурпурная искра. Еще долго после этого я всматривался в опустевший небосвод, и мне страстно хотелось поверить, что это был один из тех, кто по нелегкому и извилистому пути послал меня к неведомой цели, что мне наконец-то дано долгожданное знамение.

Шутки ради я сначала окрестил тот неласковый мир Леденцом — так он сиял и переливался всеми существующими оттенками льда, начиная от прозрачнейшего горного хрусталя и кончая бледно-лазоревым топазом.

Но шутки очень скоро кончились, и мне пришлось пожалеть о собственной неосторожности, проистекавшей из довольно сомнительного постулата: там, где могут выжить другие человекоподобные существа, не пропаду и я. Страна эта, представлявшая собой одно огромное водное пространство, покрытое многометровым слоем голого льда, была абсолютно бесплодна. Такие места лучше обходить стороной, но возвращаться было уже поздно, да и некуда — соседние миры, еще пребывавшие в стадии зарождения или уже умершие, отринули меня.

Читать дальше