Святослав Логинов - Картежник [сборник]

— В чем дело, мы опустились наконец? — вопрос, кажется, был задан самому себе. Крыжовский всматривался в экран кругового обзора, за которым, радостно впитывая изобилие солнца, играла зеленым огнем оглушительная симфония хлорофилла.

Звездоход опустился в тропический лес, в самую гущу, хотя самая гуща была здесь везде. Машина, не достигнув земли, повисла в гамаке из крепчайших лиан в двухстах тарзанах от нижнего яруса, кишащего исполинскими насекомыми, возможно, и не тропическими, и не лесными даже, ибо насекомых оказывается на свете несметное число, а в книгах описано еще больше, и перепутать что-нибудь непростительно только особо ученым энтомологам.

Ослепительной окраски птицы, выполненные с величайшей тщательностью, сверкали по богатой зелени, соперничая с орхидеями небывалых оттенков. Изгнанные из-под рисовой бумаги бремовских томов причудливо расцвеченные змеи и ящерицы холодными ручейками скользили по гигантским листьям, исчезая то и дело в утробе друг друга. Хамелеоны проворно настигали мелких чешуекрылых, не забывая при этом менять окраску с такой быстротой, что в результате оказывались совершенно белыми и легко становились кормом серебристых пауков-бархоточников, чье мясистое брюхо так густо покрыто стеклянными микроскопическими блохами, что и впрямь слегка напоминает старый бархатный кисет с монограммой «Иль» хрионского письма.

Все было очень красиво, но тем не менее до нижнего яруса оставалось двести тарзанов.

— У нас есть лестница нужной длины? — спросил капитан.

Нет, на кораблях типа «Конан Дойл» лестниц такой длины не полагалось. Спускаться без трапа не позволяла инструкция, и экипажу было над чем поломать голову.

А лес звенел, шуршал, верещал; все копошилось, переливалось, пульсировало — вырвавшаяся из небытия правильная жизнь наверстывала свое. Астроход, привольно раскинувший девятигигаметровое тело в сетке лиан, дышал зарумянившейся обшивкой.

Взволнованная Ангам Жиа-хп, глядя на праздник жизни, перебирала стихи:

— Эй, физики-лирики! — пошутил капитан. — Все-таки как нам ступить на твердую землю в прямом и, так сказать, переносном смысле?

— Мы здесь все лирики, — поспешно вставил Стойко, боясь, что каламбур перехватят на лету, — лирики в смысле верные рыцари Лирочки, то есть я хотел сказать…

— Капитан прав, — прервал его голосок Ангам Жиа-хп, — мы опустимся на твердь в переносном смысле. Нас перенесут.

Стойко покраснел, смекнув, что каламбур дуэнийки вышел солиднее.

— Как перенесут? — заинтересовалась Лира Офирель. — Кто нас перенесет?

— Муравьи, — ответила Ангам Жиа-хп и разъяснила экипажу план действий.

Экспедиция снарядилась в несколько минут, и спуск начался. Звездоходцы осторожно перевалились через борт и опустились на ближайшие листья гигантерии, принявшие груз с такой легкостью, с какой крупный лопух встречает падающую на него божью коровку. Усевшись на шершавой поверхности листьев, конандойловцы укутали головы москитными сетками и замерли в ожидании.

Нежно запахло японским апельсином — это Ангам Жиа-хп призывала носильщиков. Но предназначенные на роль транспортного средства смирные счетные муравьи не успели даже выступить из звездохода, потому что тотчас отовсюду бесшумные и стремительные явились хризоформики — золотистый ужас леса — муравьи Лонгуса. Их было слишком много, крепкий парфюмерный смрад окутал лежащих, сознание помрачилось, члены оцепенели и застыли как бы от сильного холода. Необученная, плохо управляемая толпа насекомых облепила неудачников, легко оторвала тела от ворсистого ложа и стремительно понесла вниз, вниз, вниз…