Александр Потупа - Осенний мотив в стиле ретро

Воскресну ли в твоих шагах?

В твоих ошибках и порывах

мелькнет ли искрой торопливой

и мой за будущее страх?

Таков наш путь - вопросов тьма,

но мало правильных ответов.

Искрит в бессонные

рассветы звезда, сводящая с ума.

Но искры освещают даль,

и даль становится яснее

в ней под тысячелетним снегом

золотоносная руда.

Дай Бог, сынок, чтобы в тебе

мои восстали идеалы,

дни лучшие мои восстали,

как искорки в твоей судьбе.

И все: шипение, щелк, стоп. Володя тоже ушел.

Неужели и его не было?

23

Истинной тишины нет.

Один мотор сменяется другим - такова музыка цивилизации.

Приехали.

Объятия и похлопывания.

Сумка со всякой вкуснятиной у Верочки.

- Как ты тут, бедняжка мой, сирота голодненький?..

- Представляешь, представляешь, а Рыхлов ему: вы завода и в глаза не видели, а ведь пишете... а он, представляешь, на дыбы, за что я, кричит, воевал, чтоб меня такие щенки... представляешь?..

После первой думаю - ладно тянуть-то.

- Вот что, - говорю, - Сергей, ты тут насчет рукописи интересовался, так я...

- Да, да, - перебивает Сергей и почему-то отводит глаза, - хорошая рукопись, но ты хотел ее подправить, я думаю, правильно...

- Что-что? - удивляюсь я.

А Верочка застывает с яичницей в руках.

- Вы его не слушайте, Сергей Степанович, - очень серьезно говорит она, - требуйте, чтоб он тут же рукопись мне отдал, а я - сразу Лидочке...

Сергей Степанович, по-моему, провалиться рад. Он хмыкает и без колебаний вгоняет в меня взгляд - признак отчаянной решимости.

- Вот что, ребята, - беспечно улыбаясь, говорит он, - тут с Генкиной книгой неувязка вышла. Я ругался, но... В общем, передвинули, нужна была позиция, представляете?

- Ну, чего вылупился? - злится он. - Я же предупреждал... Да, да, под то самое, но что я могу поделать, что-я-мо-гу-по-де-лать? Ты ж хотел...

Я встаю из-за стола, закуриваю, и Верочка провожает меня взглядом юродивого, осеняющего крестом боярыню Морозову.

Потом она выскочит за мной на крыльцо, прижмется к спине и начнет утешать. Потом мне станет неудобно, что Степаныча бросили одного с полкуском в горле.

Потом - через три, пять, десять секунд...

А сейчас я стою на крыльце, слившись с осенью, и небо, по-моему, ухмыляется мне, как может ухмыляться дымное гномообразное существо, бесцельно провисевшее столько дней над моим домом.

Я дружески подмигиваю ему, и на момент кажется, что никто сюда не приезжал, и сейчас можно снова устроиться в кресле, рядом с Володиным голосом, и ждать вечера, когда комок ясного неба придет поболтать о всякой всячине.

Минск, 1982