Марина Дяченко - Пандем

Она усадила его перед компьютером, объяснила задание и ушла к себе. До следующего визитера оставалось еще пятнадцать минут, Лерка села на диванчик в углу и прижала к щекам крепко сжатые кулаки.

«Я же просила не сватать меня! Я же просила!»

«Бог с тобой, Лера, я никогда тебя не сватал. Он сам пришел. Это чистая случайность».

— Я запишу его в класс к Веронике, — сказала она вслух.

«Он тебе нужен, Лера. А главное — ты ему очень нужна. Серьезно».

— Я знаю, рано или поздно ты меня уговоришь, — сказала она обреченно. — Но лучше поздно, Пан. Лучше — поздно.

Вывески отошли в прошлое. Здания контор, офисов, управлений отошли в прошлое; одна большая лаборатория со множеством подразделений и филиалов — вот на что это было похоже. Никаких проблем ни с оборудованием, ни с реактивами, ни с информацией. Никаких авторских прав — первооткрыватель получал славу, но не возможность присвоить достижение. Шумные кафе для сотрудников, тихие курилки; полузнакомые студенты, появлявшиеся из ниоткуда, устраивавшие в свободном углу вполне дурацкие эксперименты и снова исчезавшие — на месяц, на год, чтобы потом вернуться и соорудить на «подросшем» за это время оборудовании что-либо приличное. Это сколько же диссеров получилось бы, иногда думал Ким.

Кое-кто годами не прикасался к реактивам и не садился за компьютер. Дорожка к истине — правильная последовательность задаваемых вопросов, говорил Кимов коллега, ленивый, самодовольный, бесконечно, как выяснилось, талантливый. Дни напролет он восседал в кресле-качалке, прерываясь только затем, чтобы поесть да пробежаться босиком по парку; молча, слышимый одним только Пандемом, выстраивал цепочки вопросов, получал на них ответ «да» или «нет», выстраивал новые цепочки — и время от времени объявлял результаты, почти всегда подтверждавшиеся с блеском и поднимавшие в научном мире волну резонанса высотой с трехэтажный дом.

…Ким сошел с парковой дорожки, выбрал полянку с причудливым сочетанием света и тени, лег на спину, так, что метелочки трав закачались перед глазами, обрамляя бело-голубое небо. Закрыл глаза, но небо видеть не перестал: теперь форма облаков менялась, превращаясь в очертания континентов. Глобус, нарисованный прямо на Кимовой сетчатке, медленно провернулся — один полный оборот, сутки.

«…границы возможного? Что тело человека изменится, ясно, по-моему, уже сейчас, но вот границы этого изменения? Люди-рыбы, живущие в море без акваланга, люди, покрытые шерстью и живущие во льдах, а может быть, так — по субботам люди-рыбы, по воскресеньям — люди-птицы, биология, насколько я понял, позволяет…»

«Дело не в биологии. Психология должна позволить, Ким. Эффект банана, падающего с дерева сам по себе… Какое, к черту, творчество по щучьему веленью?»

…Смог бы Ким так легко смириться с новым миром, если бы не светлая Аринина убежденность, что все перемены — к лучшему?

Первое время после пришествия — почти три с половиной года! — Ким неутомимо ездил по окрестностям и встречался с разными людьми. Они были похожи на него — упрямые, не легковерные, привыкшие во всех ситуациях рассчитывать на себя и только на себя; Ким знал, что нужен им, что работает проводником через трещину в мироустройстве и делает тем самым благое дело, — но к концу каждой поездки это знание истончалось, как ломтик масла.

Он возвращался домой, Арина загодя знала, что он возвращается, и выходила навстречу с маленьким Виталькой на руках. И тогда Ким замечал, что она помолодела, что она выглядит спокойной и счастливой, что она любит его и нуждается в нем, как и раньше, что сын растет быстро, что он здоров и спокоен, что Пандем вошел в их жизнь естественно — и эта естественность завораживала Кима, как стук больших часов, как огонь в камине, и он согревался и успокаивался.

Потом времена переменились — вернее, плавно перетекли в другую стадию. В один прекрасный день оказалось, что Киму незачем уезжать из дома, что его миссия закончена, а до старости еще далеко, и, стало быть, надо чем-нибудь заниматься дальше…

Он думал, что будет трудно. Думал, что придется, как в страшном сне, возвращаться к школярским, беспомощным, жалким попыткам «вызубрить перед экзаменом»; он взялся за дело с отвращением — и почти сразу втянулся, будто в увлекательную игру.

Как в детстве, не надо было думать ни о чем, кроме учебы, но в отличие от школьного рабства нынешние занятия приносили радость. Вопросы сыпались на голову вперемежку с ответами; Ким засыпал с учебником и просыпался с ним же. Само собой получилось, что из нескольких возможных направлений Ким выбрал биоконструирование.